Костёр 1976-06, страница 11

казалась в полном порядке. Буфет и гардероб спокойно и величественно стояли на своих местах. Можно было даже подумать, что монахи сами открыли дверцы и отправились полетать. Но открыть дверцы они, конечно, никак не могли. Даже Великий Моня не смог бы устроить такую штуку. Кроме висячих замков, шкафы запирались еще и на крючки.

Кто-то поднялся на крышу и, пока бабушка Волк сидела в лифте, а мы, как дураки, толкались в подъезде, взял да и откинул крючки. Да, ловкий какой вор-то попался, быстренько успел все проделать, а уж Длинный-то берег своих голубей, по два висячих замка на шкафы навешивал, а теперь только несколько перьев валялось на крыше.

— След! — крикнул вдруг Длинный. — Смотри-ка, след!

На самом краешке крыши, у водосточной трубы, действительно что-то блестело.

— Вот она! — крикнул Длинный и поднял с крыши блестящий предмет.

Серебряная пуговица лежала у него на ладони, форменная пуговица, на которой шведский ключ перекрестился с молоточком.

— По-моему, это железнодорожная пуговица, — сказал Длинный. — Ключ и молоточек. Значит, вор — железнодорожник. Вот она — первая улика! С этой пуговицей я живо возьму вора в клещи! А Монька дорогу домой сам найдет, сам прилетит.

— Еще бы! — подбадривал его я.

— Проклятый вор! — закричал вдруг Длинный. — Он у меня еще попляшет!

В волнении он забегал по крыше, заглядывая вниз, на улицу, как будто немедленно рассчитывал увидеть вора-железнодорожника и устроить ему хорошую пляску.

Сверху, с крыши, был виден весь наш переулок. И Красный был виден дом, и Серый дом, в котором «Прием посуды», и Дом у Крантика, рядом с которым из тротуара действительно торчал «крантик» — голубая колодезная колонка. Все наши жильцы питьевую воду брали из «крантика», а водопроводной мыли руки.

Конечно, в Москве много переулков, и у многих из них — странные названия. Например, Жевлюков, или Дурасовский, или Николо-Во-робинский, в котором жил писатель Исаак Бабель. Но наш переулочек всех перешиб. Он называется Зонтичный. Причем название это — условное. На нашем доме написано — ЗонтОч-ный, на Красном — ЗонтИчный, на Сером — ЗонтЕчный, а на Доме у Крантика — ЗонтЭч-ный. Так что по сравнению с нашим переулком даже Кривоколенный меркнет. Небось никто не напишет: КривоколЭнный.

Интересно сверху, с голубятни, смотреть на наш переулок. Вот стоит на тротуаре бабушка Волк, вот лифтерша тетя Таня набирает воду из «крантика», вот вышел из Красного дома Тимоха-голубятник.

— Стоп! — сказал вдруг Длинный. — Это — Тимоха! Тимоха-голубятник из Красного дома! Он украл голубей! И пуговица его!

Да, в нашем переулке Тимоха был самый отъявленный голубятник. У него и так было штук тридцать голубей, а ему хотелось, чтоб их становилось все больше и больше.

Бывало, как увидит голубя, весь дрожит и просо из кармана сыплет.

— Это он! — сказал Длинный. — И пуговица его! Ведь он же пэтэушник. А у них тоже такие пуговицы! Форменные!

Длинный бегал по краю крыши, как коршун заглядывал вниз, будто хотел кинуться и накрыть Тимоху.

— Это пэтэушная пуговица! — закричал он. — А ну-ка пойдем, поговорим.

И мы скатились по лестнице на двор, через подворотню выскочили на улицу и бегом стали догонять Тимоху.

— Куда это вы? — крикнула нам вдогонку бабушка Волк.

— Проклятый вор!—закричал Длинный.— Он у меня еще попляшет.

А я ничего не сказал, а про себя подумал:

— Еще бы.

ТИМОХА-ГОЛУБЯТНИК

— Да не брал я твоих голубей, Длинный,— закричал Тимоха, как только нас увидел. — И что это такое! Как только у кого крадут голубей — сразу думают на меня!

— Проклятый вор! — закричал Длинный.— Ты у меня еще попляшешь!

Я удивился, когда увидел, какой оборот вдруг приняло дело. Мне казалось, что Длинный должен начать разговор деликатно, немного издалека, а он сразу взял быка за рога.

— Да не брал я твоих голубей, Длинный. Я и в училище отличник, разве я стану красть?

Тогда Длинный подошел к Тимохе поближе и сказал:

— Не брал?

— Не брал я твоих голубей, Длинный, не брал.

— А отчего у тебя глаза бегают?

— От волнения, — сказал Тимоха. — И что это такое! Как только у кого крадут голубей — сразу ко мне. А я и в школе был отличник, и в училище. Ну зачем мне красть?

— Ив школе, говоришь, отличник! А это что такое, гражданин? — и Длинный прямо под нос Тимохе сунул пэтэушную пуговицу.

— Да не знаю я, что это такое! — закричал Тимоха, глядя на пуговицу одним глазом.

— Не знаешь! А не у вас в пэтэу такие штуки на форме носят, а после оставляют на месте преступления?

— Ты что, Длинный. Да у нас вообще никакой формы нету. Ходим, как люди, в брюках и пальто.

— Как люди, говоришь! — закричал Длинный. — Проклятый вор! А отчего на тебе шапка горит?!

И тут я поглядел на Тимоху и увидел, что из-под шапки у него прямо дым валит и она вот-вот воспламенится.

9