Костёр 1976-06, страница 8

зионных антенн стояли два шкафа — буфет и гардероб. Они хорошо были видны с тротуара, и иной прохожий останавливался и подолгу раздумывал, задравши голову, к чему поставлены они. Но когда появлялся на крыше Длинный, распахивал резные дверцы — в небо из гардероба вылетали четыре ослепительных голубя, а из буфета — пятый.

— Голубятня! — удивлялся прохожий, широко разводя руками. — Уголок старой Москвы!

— Надо дать дорогу новому, — бубнил дядя Сюва. — Новое идет на смену старому.

— А в новых домах, — сказала Райка Паукова, — голубей держать не разрешается.

Она нервно наломала зеленого лука и спряталась в глубине квартиры.

— А я на балконе буду держать, — сказал Длинный. — На балконе-то, наверно, можно. Верно, Юрка?

— Еще бы, — ответил я.

Длинный повеселел и достал из кармана губную гармошку «Универсаль».

— Что это все гитара да гитара, — сказал он. — Есть ведь и другие музыкальные инструменты.

Он приложил гармошку к губам. Казалось, он примеривается съесть ее, как сверкающее пирожное.

— Три—четыре! — крикнул дядя Сюва, и Длинный дунул в басы.

Шипящее, гудящее дерево музыки выросло рядом с американским кленом, и сразу же Райка Паукова прикрыла окно, дядя Сюва стал смешно дирижировать толстыми пальчиками, а возле третьего подъезда остановился Жилец из двадцать девятой квартиры, только что вошедший с улицы во двор.

„НЕКОМУ БЕРЕЗКУ ЗАЛОМАТИ"

Об этом Жильце надо бы рассказать подробней, потому что в первую очередь подозрения упали на него. Но упали они немного позднее, примерно через час, а в тот момент мы никак не думали, что подозрения начнут падать.

Жилец из двадцать девятой квартиры стоял у подъезда и слушал музыку и был пока вне подозрений. Впрочем, стоял он понуро, плечи его были опущены, голова в эти плечи втянута, как будто он боялся, что на него что-нибудь упадет.

Вдруг он расправил плечи, более гордо поднял голову и пошел прямо к нам. Однако подойти к нам было не просто. Уже не дерево, а заросли музыки, колючие кусты, вроде шиповника, выдувал Длинный из губной гармошки. Жилец с трудом продирался через них, трещал его плащ, а Длинный играл все сильнее, стараясь превратить эти заросли в джунгли.

— Разрешите, — сказал Жилец.

— Что такое? — не понял Длинный, отрывая гармонь ото рта.

— Музыка утоляет печаль, — сказал Жилец и мягко отобрал у Длинного музыкальный

инструмент. Он вынул из кармана носовой платок с фиолетовыми цветочками, аккуратно протер им гармонику и после приложил ее к губам. Он не всунул ее грубо в рот, как это делал Длинный, а сложил губы бантиком и бантик приблизил к ладам-окошечкам. Гармошка нежно прошипела:

— Финкильштейн.

- Жилец недовольно покачал головой и снова принялся протирать и продувать гармошку. Затем сложил из губ еще более красивый бантик, глаза его увлажнились, и тихо-тихо, тоскливо и пискляво он заиграл:

«Некому березку заломати...»

Печальная знакомая мелодия заструилась из губной гармоники «Универсаль». Перед глазами у меня само собой возникло вдруг золотое поле пшеницы и маленькая березка, трепещущая на ветру. Играя, Жилец глядел в небо, слегка раскачивался и в своем зеленом плаще был похож на березку, которую некому было покамест заломати.

Многие жильцы высунулись из окон поглядеть, кто это играет, опечалился дядя Сюва, и даже Райка Паукова хмуро глянула из-за зеленого лука. Замахал под музыку ветвями американский клен — единственное наше дерево, а дом наш старый, четырехэтажный, помрачнел, чувствуя, как видно, что очень скоро сумеют его заломати в отличие от березки.

Музыка плыла по этажам, и под ее задушевные аккорды во двор с улицы вошла сухонькая старушка в черном пальто. Она остановилась посреди двора и подняла к небу указательный палец.

Это была бабушка Волк.

БАБУШКА ВОЛК

В роговых очках с толстыми линзами, в черном длиннополом пальто, с хозяйственной сумкой, из которой торчали макароны, бабушка Волк казалась, на первый взгляд, той самой старушкой, про которую сказано — «божий одуванчик». Да только дунуть на этот одуванчик в нашем доме никто не решался, а если б решился, то с таким треском летел бы из подворотни, что потом никогда уж не стал бы дуть на одуванчики.

Войдя во двор, бабушка Волк сурово глянула на Жильца, и он сразу поперхнулся, наврал в мелодии, вместо березки выдул бородавчатый бересклет. Остатки музыки, как мыльные пузыри, улетели в небо.

Выставив указательный палец им вдогонку, бабушка Волк громко сказала:

— Пакуйтесь!

— Что такое! — заволновались жильцы. — Неужели? Неужели решение состоялось?!

— Пакуйтесь! — повторила бабушка Волк с еще большим нажимом. — Снесут через неделю.

— Старое на слом. Надо дать дорогу новому!

— А ты, Длинный, — крикнула Райка Па-

6