Костёр 1976-07, страница 5
пятьПОХИЩЕННЫХ МОНАХОВ ПОВЕСТЬ Юрий КОВАЛЬ Рисунки В. Толкова КАРМАНОВ. ДАЛЕЕ—ВЕЗДЕ Длинный позеленел. Мы и раньше слыхали про город Карманов, но как-то в голову не приходило, что монахи могут туда попасть. А ведь в Карманове тоже был рынок, на котором продавали все, что угодно. Бывали там и голуби, как правило, такие, которые «прошли парикмахерскую». Так уж получается на свете, что не только люди ходят в парикмахерскую. Голубям она бывает порой очень необходима. К примеру, есть у тебя чистый голубь, но кое-где белоснежную его чистоту нарушают досадные черные или рыжие перья. Значит, этот чистый не так уж чист. Что делать? В парикмахерскую его, а потом — на рынок. Почти все голубятники — неплохие парикмахеры, но встречаются среди них замечательные мастера этого дела. В городе Карманове и жил, говорят, великий голубиный парикмахер по прозвищу Кожаный. Ему носили совсем никудышных или ворованных голубей, и он делал им такую прическу, что родной отец не мог узнать. Из черно-чистого слепить чистого для Кожаного было пустяком. Он мог из чистого выкроить фильдеперсового, из чиграша — шпанциря, из сороки — чайку. — Если они в парикмахерской, — задумчиво сказал Длинный, — хана. — Еще бы, — согласился я. — А ты помалкивай, — разозлился вдруг Длинный. — Тоже мне знаток. Будешь много болтать — сам отправишься в парикмахерскую. Вон какие патлы отрастил! Мысли о парикмахерской расстроили Длинного, раньше он так грубо со мной не разговаривал. Через полчаса мы уже были на вокзале. Народу здесь толкалось не меньше, чем на Птичьем, и казалось, что это те же самые люди, которые только что были на рынке, только они побросали своих хомяков, схватили лопаты н ринулись к поездам. — Где Бужаниновский? — кричал кто-то. Продолжение. Начало в .Костре* № 6, 1976 г. — А в Тарасовке остановится? Дачники-огородники с лейками, сумками, саженцами, закутанными в мешки, толпились у разменных касс, топтались у табло, на котором прыгали металлические пластинки с названиями станций, завивались очередью в два хвоста вокруг мороженщиц. — А в Тарасовке остановится? — Где Бужаниновский? Где Бужаниновский? — слышалось то и дело. — Поезд до Бужаниново! — рявкнуло наконец под стеклянными сводами вокзала. — Отправляется с третьего пути. Остановки — город Карманов, далее везде. Не успел еще заглохнуть голос, как весь вокзал кинулся на третий путь, по-прежнему беспокоясь: «Где Бужаниновский?» Выскочив на перрон, пассажиры наддали жару, а мы с Длинным ныряли то вправо, то влево, виляли между чемоданами и узлами, стараясь первыми впрыгнуть в вагон. Но это нам никак не удавалось, то встревал какой-нибудь чудовищный чемодан, то братья-близнецы, поедающие мороженое, то седой полковник с тортом в руках. Наконец мы втиснулись в вагон, в котором не было ни капли места. Все было занято, забито, заполнено. — Давай сумку! Давай сумку! — кричали все чуть не хором. — Займи мне место! — А в Тарасовке остановится? — Да повесь, наконец, сумку! Вдруг послышалось шипенье, двери вагона съехались, прищемливая рукава и чемоданы, пассажиры дружно уклонились в сторону Москвы — поезд мягко тронулся. Пробиваться в вагон мы с Длинным не стали, застряли в тамбуре. Нас прижимали то к одной стене, то к другой и, наконец, притиснули к остекленным дверям вагона, на которых было написано: НЕ ПРИСЛОНЯТЬСЯ! На той двери, к которой прислонили меня, некоторые буквы в надписи были стерты, и она читалась так: НЕ СЛОН Я! С этим, конечно, спорить бы я не стал. Такая кропотливая работа — подковыривать бук- 3 |
