Костёр 1977-01, страница 30

очень идет. Он храбро ее отстоял перед Павлой Юрьевной, когда всех мальчишек стригли наголо.

Митя Кукин отлично понимает, что всех этих замечательных качеств у него самого нет и, наверное, никогда не будет.

Митя знает, что он хотя и силен, и крепок, да слишком низкоросл. Он знает, что его круглое девчоночье лицо густо залепили веснушки, что в случае чего сдачи он дать никому не может — ему для этого надо рассердиться. А сердиться он не умеет совсем. Нрав у него добродушный, покладистый.

Но это все мелочи. Главная причина преклонения Кукина перед Елизаровым та, что у Саши есть отец, а у Мити отца нету.

Правда, одно время и Саша начал было думать, что остался без отца. Отец у Саши балтийский моряк, на войне с первых дней, и в то время, когда Саша еще жил с мамой в Ленинграде, письма присылал часто. А потом фронт подступил к самому городу, и переписка оборвалась. С мамой Саше тоже пришлось разлучиться. Он оказался здесь, в интернате, а мама из Ленинграда уехать не могла, потому что была военным врачом. На прощание, то выхватывая из кармашка гимнастерки платок и утирая слезы, то нарочито бодро похлопывая грустного Сашу по плечу, она говорила:

— Вот мы и врозь... Теперь я каждый день стану ждать твоих писем. Твоих и папиных. Ты ему тоже пиши! Пиши по его последнему адресу. Я верю: он откликнется...

И вот Саша посылал отцу письма по старому адресу изо дня в день почти целый год, но ответа все равно не получал и совсем бы упал духом, если бы не Митя Кукин.

Митя тоже говорил: - Ничего! Ты, главное, сам пиши. Пиши, пиши, а потом однажды утром встанешь, а на тумбочке у тебя ответ от папы!

И так оно все и случилось. Прошлой осенью, как раз первого сентября, Саша проснулся, глянул, как всегда, на тумбочку — а там письмо. Настоящее треугольное воинское письмо!

Митя письмо тоже увидел. И хотя письмо было не ему, он обрадовался так, как будто получил письмо сам, и побежал вместе с приятелем по всей школе, закричал:

— Ура! Сашкин папка нашелся! Сашкин папка нашелся! Он в госпитале раненый лежал!

А потом на душе у Мити сделалось ни с того ни с сего неприятно. Он затосковал, кинулся в темный чулан под чердачную лестницу, обнял там связку березовых черенков для метел и заплакал. Заплакал of жалости к себе.

Он заплакал потому, что у него, у Мити Кукина, отец уже никогда не найдется. Отец у Мити Кукина никуда не пропадал, он просто умер давным-давно, когда Митя ' был еще маленьким.

А вот мать и сестренки у Мити живы, но потерялись...

Раньше, до того как случилась война, жил Митя с матерью и двумя сестренками, Дашей

и Машей, невдалеке от Ленинграда, в совхозе «Дружная Горка», а когда началась эвакуация, то все они поехали в товарном, переполненном людьми поезде на Урал.

Но Митя до Урала не доехал. Доехал он только до какой-то ленинградской сортировочной станции.

Там поезд стоял долго, была жара, всем хотелась пить. Митя взял пустой чайник и, никому ничего не сказав, пошел к водонапорной колонке.

У колонки шумела толпа. Все лезли, кричали, толкались. Митя тоже стал пробиваться к крану. А когда пробился, набрал полный чайник и вернулся на перрон, то на том месте, где стоял его поезд, увидел только рельсы, догорающий желтым светофор да убегающее пыльное пятнышко вдали. Поезд ушел, увез неизвестно куда маму, Дашу и Машу, и Митя остался один с полуведерным чайником в руках.

Он как встал у самых рельсов, так и застыл тут столбиком, и не мог от ужаса ни кричать, ни плакать. Лишь смотрел и смотрел туда, где исчез поезд, и ждал чуда: где-то там, за горизонтом, поезд остановится, мама с сестренками спрыгнут и прибегут обратно.

Чудо, может быть, и произошло бы. Мама, если бы могла, за Митей бы, конечно, вернулась. Да весь этот день и второй день с той стороны шли только воинские срочные эшелоны, на сортировочной станции они даже не замедляли хода, а потом голодного, от усталости и тоски мало что понимающего Митю подобрали на перроне женщины с красными повязками, и вот он — хотел не хотел — очутился в интернате.

Чайник тоже здесь. В нем разносят чай во время обеда, и малыши называют его «Митин чайник»...

Под лестницей Митя плакал недолго. Других укромных местечек в интернате нет, Саша быстро его разыскал, вошел в темноту, услышал жалостное Митино сопение и сразу все понял. Он погладил Митю по спине, по испачканной в пыли куртке и сказал:

— Не плачь, Митя. Вот увидишь, найдутся и твои... Тут главное терпеть, терпеть и — вытерпеть. Ты же сам так говорил.

Письма Саше Елизарову стали приходить часто, и в один прекрасный день Павла Юрьевна положила на Сашину тумбочку не всегдашний треугольник, а настоящий конверт.

Он был твердый, довольно толстый, — по всему было видно, в конверте находится что-то очень важное.

Павла Юрьевна, наверное, думала так же. Она положила письмо, стала дожидаться, когда Саша его распечатает. А Саша конверт осторожно разорвал, и оттуда выпала большая, с глянцевым блеском фотокарточка.

26