Костёр 1977-02, страница 16

к весне, разгребал снег и собирал перестоявшую, винную на вкус ягоду. Он ел шикшу просто так, лакомства ради, а кроме того варил ее в китовом либо тюленьем сале на алеутский манер, — тогда и сало не казалось таким отвратительно жирным. Здесь-то он и вспугивал куропаток: они тоже искали шикшу.

В затененных местах ложбин, где сугробы не таяли даже летом, хранил в снегу Мыньков

яйца, собранные когда-то на птичьих базарах. Так что мог он посреди зимы и пир закатить с куропаточьим мясом, яичницей, с ягодой шикшей и квашеным щавелем!

Да и незамерзающее море выручало: среди рифов ракушки разные, шипастые ежи с остросладковатой икрой, не говоря уже о рыбе. Beg съедобно, даже в сыром виде, если недосуг огонь развести.

Берега острова были как огромные, чисто промытые окна в мир пустынный, но где-то там, за каким-то пределом все же клокочущий, громыхающий, живой. Нет-нет да и получал Мыньков из этого мира весточки. Однажды набрел он на разбитый плот со слегой, в которой торчал железный крюк. Раскалил его Мыньков на жарком огне и как мог перековал— добрый нож получился! Бамбуковое дерево, выброшенное накатом, разрезал на дольки, оставив в каждой перемычку вроде донца. Чем не посуда для питья, для хранения жира, допустим? Вообще же посуды стало у него со временем вдоволь. Принесло ему море из дальних краев японскую лаковую чашку с восходящим солнцем и разными рыбами, наведенными золотой краской. Вот еще кокосового ореха скорлупу... Даже плоские раковины мамаев, мясо которых, умело сваренное, было нежно, как у раков, годились как мелкие тарелочки.

Но бывали и огорчения. Увидел Мыньков плывущее вдали дерево, а на нем будто бы

ПАЛОЧКИ

мешки. Подумал: плот, а мешки, быть может, с мукой, пусть подмокшей, пусть даже там тесто горькосоленое получилось. Не беда. Все-таки хлеб! Велико же было его разочарование, когда он убедился, что вовсе то не мешки, а обыкновенные древесные наросты на бревне. Просто издали почудилось.

А то, собирая весной по отливу мамаев для трапезы, нашел Мыньков полузамытую в песке продолговатую коробочку, всю в перламутровых чешуйках. Изображали те чешуйки картину: остроглавая курящаяся гора, сказочный домик у подножья и ладья под круто нависшей, с завитушками, волной. Взял он коробочку, испытывая дрожь нетерпения: что же в ней, что?.. И есть ли что-нибудь вообще? Увы, лежали в коробочке не драгоценности, не камни-самоцветы — китайские палочки для кушанья. Сам Мыньков не видел,, как ими можно есть, но кто из зверобоев бывал в Кантоне, пособляя купцам в продаже бобровых и котовых мехов, сказывали, что китайцы шустро-шустро в харчевнях орудуют ими.