Костёр 1977-11, страница 17

вздымались над крейсером и застилали небо над Севастополем, сумерки в этот день наступили ранее обычного. Вырываясь из иллюминатора, гудело пламя. С громким треском рвались, отлетая, головки заклепок, и, корежась, скрипела обшивка. По узкому трапу Петр Петрович сбежал с мостика, затем на полубак и нырнул в первую же дверь, ведущую на батарейную палубу. Ответвления коридоров, зевы трапов, ведущих на нижнюю жилую палубу... Куда бежать? Где искать сына?

— Женя! — крикнул он. — Же-ня-а...

Подхваченный эхом крик этот полетел по

гулким коридорам к корме, откуда все время полз дым, разъедающий глаза.

Какой-то инстинкт подтолкнул его к ближайшему трапу, и, сбежав вниз, Петр Петрович оказался рядом с люком, ведущим в пост управления стрельбой.

— Женя! — снова крикнул он, склоняясь над темным люком.—-Эй, есть там кто-нибудь?

— Папа?!

Неужели ему показалось?

— Женя! — повторил он. — Женя, отзовись!

— Папа, я сейчас... сейчас...

Светлая стриженая голова сына уже маячила в черном квадрате люка. И радость, было вспыхнувшая, сменилась ужасом. Плыть в ледяной воде не одну версту, да еще ночью?!

— Ты доплывешь! — крикнул он, увлекая сына к трапу, ведущему наверх. — Надо доплыть, понимаешь. — Он остановился и заглянул Жене в глаза.-—Это наш последний шанс, другого не будет.

— Мне страшно, — проговорил Женя. — Лучше останемся. Там, внизу, безопасно. И там еще есть люди.

Петр Петрович покачал головой.

— Пойми, нам с тобой так нельзя. Надо рискнуть, сынок... Я все время буду рядом, а теперь не отставай!

Он не помнил, закрыл ли он дверь, ведущую на полубак, или ее задраили уже после того, как он спустился вниз. Схватившись обеими руками за железные рукоятки, он тут же отпустил их — они обжигали.

— Напротив двери к борту пришвартована баржа с углем, — говорил он, сбрасывая куртку и накидывая ее на рукоятки. — Прыгай на уголь и сразу же раздевайся, иначе не доплывем.

Запоры отошли, и он толкнул дверь от себя. Оранжевый язык пламени качнулся навстречу и лизнул брючину.

— Смелее! — крикнул он, устремляясь к борту.

Прыжок оказался неудачным, — он упал боком и, еще сползая вниз, понял, что вывихнул ногу. «Женя ничего не должен заметить», — подумал он и, присев, стал стаскивать ботинки.

Зарево пожара далеко освещало все кругом. На Приморском бульваре, куда плыть было ближе всего, за спинами солдат опять собиралась толпа. Туда, в надежде найти спасение, плыли матросы, головы которых темнели над водой, словно арбузы. Наверное, они хорошо были видны с берега — эти головы, беззащитные, круглые, матросские, если замигали вдруг на скалах кровавыми глазками «максимы» и резанул по нервам их звериный, не знающий жалости клекот.

Но и это еще было не все. В эту ночь убили милосердие. Он подумал об этом, когда взрыв нерасстрелянных снарядов на раскаленной палубе «Очакова» вызвал новую яростную бомбардировку пылающего крейсера.

Сыпал искрами и .вздрагивал, умирая, тыся