Костёр 1977-11, страница 14

от которого со звоном вылетали стекла и падала с крыш черепица, несмотря на вонючий пороховой дым, который плыл навстречу ей едким стелющимся туманом. На Малахов курган не пустили солдаты бабку Анисью — оттуда бабахали пушки по морской дивизии.

— Нима там твоего дида, — говорил ей солдат с ружьем, — никого нимае там из посторонних,

«Куда ж он запропастился, пиявка старая,— ругалась бабка Анисья и, спотыкаясь о булыжники, передвигала свои больные ноги по направлению к Аполлонке. — Нашел время шлендрать,— не унималась она. — Хоть бы на старости лет остановился, так нет же, все с дружками своими закадычными, с непутевыми...»

В конце Малаховской перед спуском в Апол-лонку стояли женщины с детишками, даже с грудными, и смотрели.туда, где посреди черной бухты пылал крейсер.

— Здравствуйте вам, — поздоровалась бабка Анисья, в отсветах огня узнавая женщин. Прожив на Корабельной стороне уже не один десяток лет, она всех знала здесь, и все знали ее.

— Мой-то малахольный тама, — вместо приветствия сказала молодая матроска Катерина и положила руку на голову девочки, которая ручонками уцепилась за материнский подол.— Может, уже и сирота она.

— Не одна ты здесь такая, помолчи лучше, не трави душу, — кто-то прикрикнул на Катерину.

— Тише, бабы, тише... Кажись, все еще кличут, сердешные...

И правда, дважды донеслось: «Бра-тцы... Спа-сите...»

— Ой, не спасут вас, малахольных, — запричитала Катерина. — Ой, горюшко...

— Да уймешься же ты наконец! — снова прикрикнул все тот же голос.

Бабка Анисья, подволакивая правую ногу, зашкандыбала вниз — к черному зеву туннеля под высокой железнодорожной насыпью, за которой на прибрежных скалах, в каких-то двух-трех аршинах от воды приютились маленькие домишки жителей Аполлонки — Но-вацких, Папаниных, Ковальчуков, Тырнысен-ко, семей многодетных, бедных, крикливых и добрых.

Кое-как спустившись, бабка Анисья оглянулась. Женщины в своих длинных юбках были похожи на изваяния.

Вересов

Казалось, что чудовищный сон снится мичману Вересову. Но наяву он видел, как русская канонерка в своем родном порту расстреляла в упор катер и чуть не взорвала минный транспорт.

И были нелепы чавкающие звуки скоростре^ лок, поставивших огненный заслон перед «Бугом», и страшен беглый огонь полевой артиллерии, с Исторического бульвара расстреливающей морскую дивизию и восставшие суда, и вторящий им стрекот пулеметов, поливающих головы плывущих матросов.

А потом вдруг он заметил, как на «Терец» устремилась серебристая четырехтрубная смерть — это шел в атаку контр-миноносец «Свирепый». И, подумав, что это конец, Вересов закрыл глаза и стал вспоминать молитву, которую ему следовало произнести перед смер-

22 декабря 1920

Страна лежала разоренная, нищая, измученная годами войны.

В цехах росла трава, ржавели станки. Дряхлые паровозы едва тащили составы от города к городу, потому что не хватало топлива. На полях вокруг полутемных деревень ветер гнул одни сорняки, и некому было засевать эти поля. Не хватало всего: дров, гвоздей, хлеба.

«От войны мы переходим к строительству хозяйственному», — сказал Ленин.

В Москве, в роскошном здании Большого театра было холодно.

Прежде на спектакли сюда

съезжалась знать, в богатых нарядах, в собственных колясках и автомобилях.

Теперь в театр пришли люди в валенках и полушубках. И от дыхания их шел густой белый пар. Электричества не хватало, поэтому в зале был полумрак.

В глубине сцены висела огромная карта Советской России. На ней были нарисованы разноцветные кружки — в этих местах планировались большие стройки.

На сцену вышел докладчик. Это был старый большевик, инженер Глеб Максимилианович Кржижановский.

Концом указки он дотрагивался до мест, где по плану должны были возникнуть новые электростанции. И сразу

12