Костёр 1980-04, страница 23

Столько же линьков досталось Ипполиту Ерофееву. На шестнадцатом году службы бежал матрос, потому что не вынес побоев невзлюбившего его боцмана. Поймали его в Симферополе, когда он уже пристроился к чумакам, собравшимся на Сиваш за солью.

Марсовый матрос Филипп Васильев отделался на первый раз легко — всего пятнадцатью линьками. Пожаловался бедняга адмиралу на своего командира.

Больше всего досталось Афанасию Гусеву, который был пойман после третьей попытки убежать с корабля. После первой попытки получил он полагающиеся по такому случаю сто линьков, после третьей — пятьсот! Это был невзрачный матросик с запавшими глазами. Морщась от боли, он по приказу фельдшера Прокофьева, однофамильца штурмана, снял голландку, и Федя чуть не вскрикнул, когда увидел нечто багрово-красное, вспухшее, гноящееся, что должно было быть человеческой спиной.

— Как же можно принимать такого матроса на службу, Дмитрий Петрович? — обращаясь к вахтенному начальнику мичману Притупову, недоуменно проговорил фельдшер. — В лазарете Гусеву место.

— Ну вот еще, станем теперь опекать арестанта, — мичман брезгливо поморщился. — Бросьте, фельдшер, зарастет на нем шкура ако на собаке, смажьте ее карболкой — и все дела.

С безразличным видом Гусев поплелся за фельдшером, а Федя, свесившись за борт, стал пристально смотреть на воду. Нежные краски

заката тихо плыли по гавани, всплескивая то синей, то желтой волной. И слава богу, что никто в ту минуту Федю не окликнул.

— Селиверст, — проговорил Федя дрогнувшим голосом, дергая Дмитриева за рукав, — отпусти матроса с вахты.

Дмитриев помотал головой.

— То не в моей воле, Федя. К их благородию Притупову надлежит обращаться, как к вахтенному начальнику, а он, — докончил Дмитриев, понизив голос, — ни. за что матроса с вахты не отпустит.

— А что, ежели прямо к капитану, Селиверст?— прошептал Федя, умоляюще глядя на кондуктора. — Ведь все говорят, что их благородие человек добрый, даже мичману мозги вправлял, чтобы не забижал зазря матроса.

— Эх, Федя! Не положено, понимаешь, так, чтоб через голову начальника! И хватит об этом!.. Полегчало, Гусев? — обратился Дмитриев к матросу.

— Ох саднит спину, братцы! Нет мочи, ежели правду сказать, да только не сыщешь ты правды, хучь всю Расею обойди вдоль и поперек, а потому терпеть надо или уж...

— Тихо, тихо, Афанасий! — прервал матроса товарищ, — ведь за такое и на каторгу сослать могут.

— Семь бед, один ответ, Степан, сам не хуже моего знаешь. А вам, братцы, спасибо за сочувствие...

Гусев замолчал, и стало слышно, как плещет о форштевень волна.

21