Костёр 1981-08, страница 20

ции. На высоких стеблях — белые колпачки. Идет эксперимент, рождается новый сорт. Слева — сверкают в утреннем солнце плоские крыши теплиц. А посреди площади — белый дворец, приземистый и широкий. Он стоит на возвышении и напоминает храм. Да это и есть храм — Национальное хранилище семян.

Подогие ступени ведут к стеклянным воротам хранилища.

По узкой крутой лестнице мы спускаемся вниз. Оказывается, здание хранилища трехэтажное. Но два этажа находятся под землей, в бункере. Здесь построены герметичные камеры, в которых созданы условия, поддерживающие жизнь семян.

Мне дают ватник. Да, в легком платье здесь^Не пробудешь и минуты. Температура воздуха в бункере — чуть выше нуля. Идем по длинному узкому коридору второго этажа. Справа по коридору — шесть огромных кованых дверей с многочисленными замысловатыми задвижками. Это входы в камеры. Их двенадцать на каждом этаже.

Мы открываем одну из дверей и попадаем в большую комнату-сейф. Вдоль стен — от пола до потолка — вместительные стеллажи. На них плотными рядами стоят стеклянные баночки с семенами.

— Это пшеница, — объясняют мне. — Семнадцать тысяч сортов. Ячменя больше девяти тысяч, кукурузы, проса — больше четырех тысяч...

И каждый год число образцов культурных растений и их диких сородичей увеличивается примерно на 10 тысяч. Каждый день в адрес хранилища поступают посылки с образцами. Их присылают участники поисковых экспедиций, селекционеры, специалисты зарубежных стран.

Здесь созданы условия, при которых семена остаются живыми в течение 30—50 лет. Их смогут использовать селекционеры, которые сейчас еще только вступают в юннатские кружки и которые будут выводить новые сорта уже в XXI веке.

Л. МАЛЬЧЕВСКИЙ

ЛОВУШКА ДЛЯ ПЕСЕН

Охотники уходят в глубину леса, подальше от грохота машин и громких человеческих голосов. У них на двоих одно ружье. У ружья ни стволов, ни приклада.

Вот один из них медленно наводит ружье на поющую птицу, жмет на кнопку и... Нет, не гремит оглушительный выстрел, не падает вниз, пересчитывая сучки, убитая птица. Птица все так же поет, а ружье чуть слышно жужжит. Перематывается в ружье длинная пленка и на нее как бы «прилипают» звуки птичьей песни. Это ружье особое — МАГНИТОФОН.

В тиши

БЕЛЫХ НОЧЕЙ

Слышали ли вы когда-ни-будь, как поет садовая камышевка? Она поет нежно и всегда в своем особом ритме, с ударениями, словно стихи читает. Эта птица — пересмешник. В свою песню она вплетает голоса других птиц — сигналы зябликов, строфы певчего дрозда, крики чижей. Кажется, что вы слышите не одну птицу, а сразу нескольких.

В северных широтах садовая камышевка поет в пору светлых ночей, когда цветет сирень. Наиболее азартно, без

остановок, она начинает петь после полуночи, когда смолкает вечерний хор птиц и перестают петь даже соловьи. Голос ее звучит в полной тишине.

Я стал охотиться за ней, как только приобрел магнитофон, и записал ее одной из первых. Сделать это было не так легко, как я предполагал. Казалось, условия записи идеальные — тишина, предрассветное безветрие, кругом не поет ни одна птица... Микрофон уже укреплен на той ветке, на которой будет петь камышевка, удлиненный шнур подключен к микрофону. Сижу в стороне, отмахиваясь от комаров. Весь в ожидании. Когда же прилетит птица, сядет на свою любимую ветку и запоет? Наконец вижу ее у самого микрофона, слышу, что поет и поет хорошо, подражая голосам самых различных птиц. То доносятся беспокойные голоса зябликов, то потрескивают дрозды-бело-бровики и «кокают» рябинники, то слышатся отдельные высвисты певчего дрозда, голоса различных вьюрков — и все это перемежается с посвистами самой камышевки. Включаю микрофон — а через наушники слышу... сплошной комариный гул! Он идет поверх песни камышевки, нарушая всю ее прелесть.

Сама садовая камышевка от комаров, видимо, не страдает, хотя они и летают все время

Тн ■