Костёр 1983-01, страница 31

ревьев. Они медленно двигались темной живой волной; по краям — солдаты с огромными кривыми челюстями, обшаривающие все ямки и щели, гнилые стволы и гнезда. В глубине, под их защитой, — самки и несущие личинок и куколок

рабочие. Они маршировали,

не обращая внимания на то, что перед их фронтом скопилась масса птиц — дятлов, древолазов и даже мелких ястребков, которые хватали и самих муравьев, и вспугнутых ими насекомых. В воздухе стоял тяжелый запах, пахло как будто тухлятиной.

Такая же армия посетила ранчо зоологов дня три назад; они сидели и попивали вечерний кофе, когда их поразил какой-то странный шелест и незнакомый, неприятный запах. Комната была заполнена муравьями, они вливались струями через дверь, через щели, разбегались по стенам, падали с балок. Они кишели в коробках с коллекциями, открытых для просушки...

Костер еще горел. Стрельников, схватив ведро, черпнул им золу и угли — и широким взмахом, как воду, выплеснул на пол хижины. Танасийчук кидал пылающие ветви на пути колонны; муравьи засуетились, начали обтекать пламя — через минуту огненное кольцо окружило всю хижину. Задыхаясь от дыма, зоологи били огненными метелками по стенам, по столу; муравьи не оставались в долгу, вцеплялись в руки, добираясь до лица. Когда же муравьи были изгнаны— выяснилось, что действовали они «не по науке». В книгах говорилось, что эцитоны поедают только ту добычу, которую убивают сами — а тут они изрядно погрызли те коллекции, до которых успели добраться. С этого времени пришлось подвешивать коробки и ящики под потолком на смазанных керосином шнурках и проволоках.

Пока зоологи воевали с муравьями, охотились на оленей и кайманов, собирали огромных и ярких тропических бабочек— верстах в полутораста к югу происходили другие, весьма драматические события. 26

К тому времени этнографы успели поработать у нескольких индейских племен, Гейман отделился — чтобы путешествовать в одиночку, а Манизер и Фиельструп встретились с индейцами племени шавантов.

...Это были невысокие, робкие люди, которые всего три года назад узнали об употреблении одежды. У них не было деревень, они постоянно были в пути — это охотники, отыскивающие дичь и острый, необыкновенно душистый дикий мед, который собирают маленькие, не умеющие жалить черные пчелы. Язык шавантов по богатству интонаций и сложности звуков можно было сравнить с птичьим пением, и записывать его слова было непросто. Однако за неделю, проведенную с индейцами, Манизер все-таки составил небольшой словарик. Это была удачная неделя — удалось выменять немало утвари, сделать зарисовки «парадной» раскраски, узнать кое-что о мифологии этих пугливых детей леса. И вот, нагруженные коллекциями, усталые и счастливые, этнографы выбрались на берег реки Парагвай. Дней через десять должен был проплыть пароход — но путешественникам не хотелось терять время. Недолго думая, они купили два выдолбленных каноэ, связали их веревками — так что получился катамаран, нагрузили его своим багажом и оттолкнулись от берега.

Река была безлюдна — но зато кишела живностью. В ветвях распевали свои арии ревуны, на берегу бродили важные аисты с черными головами и красными шеями, плосконосые колпицы; белыми изваяниями стояли недвижные цапли, кучками толпились бакланы, то и дело взмывали тучи уток. Рыбы в реке было так много, что порой весло ударяло по плывущей мимо рыбине, и она с бурным всплеском уходила вглубь.

Второй день пути. Безветрие и зеркальная вода — и так соблазнительно выбраться на середину реки, на быстрое течение. Задул легкий веторок, набежала тучка — но уплыла — и снова тишина, и быстро

уходят назад берега, и слышен только плеск капель, падающих с весел.

Но внезапно в природе что-то случилось. Тугой стеной ударил холодный ветер, вода из темной стала рыжей и пенистой, берега скрылись за ливнем, и внезапно выросшие волны стали колотить по низким челнокам. Надо грести к берегу — но тогда волны бьют о борт, перехлестывают через него. Плыть по ветру — не лучше, вода вкатывается через корму. Лодки, вертятся на месте, воет ветер, гремит гром — чтобы услышать друг друга, нужно кричать. Ни земли, ни неба — кипящая вода вокруг. И тут приходит самая большая волна и как-то мягко, неслышно перекатывается через лодку, , и путники уже сидят по пояс в воде. Они пытаются перелезть в другую лодку, но набегает следующая волна — все сооружение переворачивается. Вынырнув и схватившись за борт, Манизер видит с другой стороны голову спутника, ее то и дело покрывают волны.

— Жив, Федя?

— Держусь...

• Рядом на волнах качаются индейские горшки и корзины, гамаки и луки, футляр с биноклем, листочки словаря языка шавантов и ныряющие, как кораблики, башмаки Фиель-струпа. Постепенно расстояние между предметами увеличивается, башмаки тонут, а сами лодки начинают расходиться в стороны — лопнули крепления. Надо спасаться, надо плыть к берегу, толкая тяжелые, непослушные однодревки. Правый берег постепенно приближается, и вот наконец мель, под ногами чавкает ил и трещат стебли тростника, и можно лечь — прямо в грязь, и лежать, и чувствовать — живы...

Ночь провели, прижавшись друг к другу, под опрокинутой лодкой. Совсем рядом, в метре, утробно ревел кайман. Даже отогнать его было нечем — весла уплыли вместе с башмаками. Но бог с ними, башмаками — погибли результаты месяца работы. Надо начи-