Костёр 1983-04, страница 10

— Чудик ты, — сказал я. — Тебя бы саму в «красную» книгу записать.

— Папа тоже говорит, что я ненормальная. Поехали в прошлом году в Москву. Зашли в Третьяковку. Я там встала около одной картины и отойти не могу. А потом вдруг реветь начала. Стою и реву, как дура. И сама не знаю, почему. Все решили, что я заболела.

— А как называлась эта картина?

— «Оттепель». И ничего вроде бы особенного. Поле, дорога размытая, избушка-развалюха с крышей под снегом. А на дороге две крохотные фигурки: старик вроде бы и рядом мальчонка маленький. И все какое-то желтое, тревожное... Ни за что бы эту картину у себя дома не повесила.

— Почему? Разве она плохая?

— Дело не в этом. Картина прекрасная. Но смотреть на нее невозможно. Больно как-то.

А вообще, если честно, не хотела бы художником

быть.

— А кем?

— Ведьмой. Построила бы себе здесь, на озере избушку, собирала бы всякие волшебные травы и варила бы из них приворотные зелья. Знаешь, что это такое?

— Знаю, — сказал я. — Наркотики вроде какие-то.

Ч

— Дурачок ты, — засмеялась Таня. — Никакие это не наркотики. Вот захочу я, к примеру, чтобы ты в меня влюбился. Соберу лунной ночью волшебных трав и корений, наварю из них приворотного зелья и дам тебе выпить.

Таня сложила ладони ковшиком, зачерпнула из озера и медленно, чтобы не расплескать, подошла

ко мне:

f

— Пей.

Я наклонился и осторожно дотронулся губами до воды, в которой плавали лунные, серебряные искорки.

Леха Камнев был добрый парень, ничего не скажешь. Когда родители купили ему мопед «Рига-12», он не стал важничать и задирать нос, а честно и по справедливости давал прокатиться всем ребятам. Мопед с диким ревом и вонью носился по поселку, осыпаемый проклятьями дачников.

В тот день мы с ребятами сидели на бревне • возле Лешкиного забора и болтали о том о сем.

8