Костёр 1983-05, страница 8

волками в овечьих шкурах, теперь же один из них был в своем настоящем обличье.

— Удивляюсь, ваше благородие, как вы меня по Сестрорецку не признали. Я-то вот сразу вас раскусил. Он, думаю, и есть, наш дорогой сест-рорецкий дачник. И хорошо поохотились в Разливе? Только нынче разве охота! Чирок пугливый пошел, мельчает птица. Совсем как людишки.

— Вот ты оказывается какой разговорчивый!— офицер сидел, откинувшись на спинку стула, и почти равнодушно смотрел на Емельянова. — Прямо философ Платон. Но мы тебя сейчас по-другому заговорить заставим. Я даже не стану интересоваться, кто ты. Потому что мы тебя сейчас расстреляем.

Емельянов заметил, что юнкера как-то растерянно вздрогнули от такого решения офицера. Расстрелять рабочего было конечно можно. Но если завтра на Сестрорецком заводе об этом узнают, заварится такая каша, что того, кто ее заварил, свои же в порошок сотрут. Не те были уже времена. Поэтому ни афицер, ни юнкера не спешили привести в исполнение приговор.

В это время послышался гул приближающегося поезда, по окошку скользнул луч света. Простучали и остановились вагоны.

Офицер посмотрел в окно.

«Решают, что делать, — подумал Емельянов. — Им надо на перрон, следить за посадкой, а тут вот я».

Николай Александрович услышал, как прогудел и отправился поезд. С Константином Петровичем, видимо, все в порядке. Иначе бы за окном шум поднялся, привели бы сюда. На перроне — тихо.

— Не вижу я для вас резону стрелять в меня. Может еще завтра вместе Питер от германца защищать будем.

— Заткнись, — грубо бросил офицер. — Защитник нашелся. — Он явно не знал, как ему поступить с Емельяновым.

В это время к перрону подошел ночной поезд из Питера.

Офицер несколько секунд размышлял, потом приказал юнкерам: > — Арестованного за мной!

У одного из вагонов офицер остановился. Повернулся к юнкеру:

— Поедете с арестованным. В Белоострове сдадите в комендатуру.

В вагоне Емельянов, посмеиваясь, сказал юн-керу:

— Что, брат? Не было печали, так черти накачали. Спал бы сейчас сладко у мамы на диване, так нет — за большевиками на охоту вышел. Небось Ленина поймать хочешь?

Юнкер долго молчал. Потом сказал:

— Приказы начальства не обсуждаются.

— А ты не обсуждай, — подсказал Емельянов. — Ты думай!

Под стук колес охранник и арестованный стали подремывать. В Сестрорецке в поезд вошел наряд местной милиции. Старший наряда унтер-офицер Смирнов узнал Емельянова. Взглянул на юнкера.

% *- ¹

8

— Куда везете арестованного?

— Приказано в Белоостров в комендатуру.

— Чей приказ?

— Поручика Гужбы.

Смирнов, указывая юнкеру на своих милиционеров, небрежно бросил:

— Сдадите арестованного. Доложите, что сдали сестрорецкой милиции.

— А расписка?

— Расписка — вот она, — Смирнов похлопал

себя по кобуре.

Заводские милиционеры вывели Емельянова из вагона. Юнкер хотел было тоже выйти с ними, но не решился. Когда поезд тронулся, юнкер высунулся из дверей вагона и, погрозив кулаком, крикнул:

— Завтра мы вас всех вздернем!

Милиционеры постояли с Емельяновым на перроне, поговорили и разошлись.

Дома Емельянов сразу уснул. Проснулся от какого-то громкого разговора в сенях. Прислушался. Звучал женский голос:

— Юнкера взяли его в Дибунах...

Емельянов похолодел. Ильич арестован?

Николай Александрович выскочил в сени. Увидев его, говорившая женщина изумленно подняла брови.

— Ничего не понимаю, — Шотман сказал, что он арестован, надо предупредить жену, а он спит себе, как медведь и ни о чем не помышляет.

— А как Константин Петрович? — спросил Емельянов. — Что сказал Шотман?

— Шотман сказал, что все идет по плану, только арестован Емельянов.

— Ну слава богу, — сказал Николай Александрович.— А за Емельянова можно не волноваться. Он за себя постоит.

ЯГЯФЬЯ ятямяновя

ЕДЕТ В ГЕЛЬСИНГФОРС

Машинист Гуго Ялава подарил Надежде Константиновне Крупской книжку на финском языке. Это была «Калевала» — поэма о народных героях, финских богатырях, сыновьях мифологического Калева.

— По этой книге вы сможете изучать финский язык, — сказал Ялава.

«Хорошенькое дело, — подумала Надежда Константиновна.— Сразу браться за такую сложную книгу? Чудак этот Ялава».

Вечером, перед тем как лечь спать, Надежда Константиновна взяла подаренную книгу и стала ее просматривать. По старой конспиративной привычке открыла сразу на седьмой странице. Привычка эта выработалась оттого, что Владимир Ильич, всегда стремившийся к четкой организации всякого дела, ввел особый значок, определявший страницу с зашифрованным текстом. Чаще всего такой ключевой страницей-указателем была седьмая страница.

Надежда Константиновна тщательно осмотрела седьмую страницу. И — о чудо! —увидела знакомый значок. Значок указывал: на странице 34 — шифрованное письмо.