Костёр 1983-08, страница 27

ве! У кузнечиков и сверчков — на голенях передних ног около колена. У саранчи, их близкого родственника,— у основания брюшка. У многих дневных бабочек — в основании передних крыльев, а у ночных — между грудью и брюшком. И с виду уши у насекомых не похожи на наши — часто это просто ямки или круглые впадины, затянутые тонкой кожицей. Они-то и являются одной из главных частей любого уха, в том числе и человеческого — это барабанная перепонка, связанная с нервными клетками. Хоть и не похожи уши насекомых на наши, работают они великолепно. Ночная бабочка, к примеру, слышит ультразвуки, излучаемые охотящимися летучими мышами. Услышит и спасается, падая в траву. Вот какое у нее чуткое ухо!..

Умываются ли насекомые? Еще как! Очень многие — настоящие чистюли! Наша комнатная муха половину времени тратит на умывание! То лапки трет друг о дружку, то чистит ими глаза, то крылья... Делается это неспроста: с грязью могут попасть на муху и бактерии, и споры болезнетворных грибков, от которых она погибнет...

Очень забавно умываются кузнечики. Я не раз заставлял их мыться перед объективом фотоаппарата. Поймаю кузнечика, послюнявлю палец и проведу им по усику зеленого прыгуна, а потом посажу его на травинку. Он сразу забеспо-кдится, подцепит усик лапкой и сунет в рот; а рот у кузнечиков очень сложный, с несколькими парами челюстей. И вот через этот чистильный аппарат кузнечик и пропускает свой усик. Почистив усик, начнет чистить лапки...

Люди давно заприметили чистоплотность насекомых и порой даже ее используют. Взять хотя бы тараканов: эти не очень приятные насекомые плодятся в грязных кухнях и ванных — и люди не зря считают их разносчиками грязи и заразы. Но сами-то тараканы — чистюли! Если прилипнет к лапке что-нибудь — таракан сразу начинает эту лап

ку чистить. Вот люди и пользуются этим — сыплют в любимые тараканами места той-кий белый порошок боракс. Пробежит по нему таракан, испачкает лапки — и ну их чистить! А чистит он их челюстями, и, хочет он того или не хочет, но немного боракса ему придется проглотить. А он для тараканов — яд. Глядишь, через пару дней лежат в ванной дохлые тараканы — очень уж они любили чистоту.

Какие у насекомых глаза? Сложные... И они так называются не просто потому, что трудно разобраться в их строении, а потому, что они сложены из множества ПРОСТЫХ глазков, или фасеток. Их еще называют фасеточными. Каждый глазок видит и передает в мозг насекомого только маленький кусочек того, что он видит. А сотни и тысячи глазков создают общую картину, состоящую из массы таких кусочков. Настоящая мозаика! Сложный глаз может состоять из огромного количества глазков-фасеток. У комнатной мухи их около 4 тысяч. У некоторых бабочек — до 17 тысяч. А у стрекоз—до 28 тысяч! При этом у стрекозы в верхней половине глаза они покрупнее, а в нижней — очень мелкие, и цветное изображение она видит только нижними. Почему?

Представьте себе стрекозу, которая в полете видит своими огромными глазами все, что находится и над ней, и под ней. Заметить добычу, летящую внизу, стрекозе нелегко— ведь под ней и трава, и цветы, и кусты, и отличить на этом пестром фоне другое насекомое можно, только если хорошо различать цвета. А если добыча летит над стрекозой, то заметить ее темный силуэт на фоне светлого неба проще простого, и различать цвета для этого совсем необязательно..

Но бывают у насекомых и простые, одиночные глаза: например, такие глазки есть у тех же мух на лбу, между большими глазами, а у гусениц или у низших насекомых — коллембол — только такие глазки и есть...

АЛотор ' нашего маленького мотобота стрельнул тремя синими кольцами и заработал. Капитан в лихо заломленной фуражке повел свое судно к устричной банке озера Бус-се. Слева от нас тянулась не

высокая ' гряда, за которой тяжело ворочался Тихий океан.

Я стоял на палубе, крепко ухватившись за леер, рядом с сотрудницей сахалинского филиала Тихоокеанского науч-но-исследовательского института рыбного хозяйства и океанографии Татьяной Николаевной Калгановой. Она держалась на палубе как опытный моряк и лишь слегка щурилась, когда волна, шлепнувшись о скулу мотобота, бросала нам в лицо соленые брызги.

Она взяла меня в рейс к плантации гребешков.

Когда остановились, я натянул резиновый гидрокостюм, надел ласты и маску и, сделав пять глубоких вдохов и выдохов, нырнул. Мелькнул рыжий киль мотобота, косыми лучами ударило солнце сквозь голубую толщу воды.

Подо мной была уютная, чистенькая, как чайное блюдечко, поляна, окруженная бурыми и зелеными водорослями. Большой двустворчатый моллюск сантиметров сорока в диаметре лежал на самой ее середине. Он был такой старый, что на верхней створке успела вырасти веточка водоросли. Так вот он какой — приморский гребешок. Сколько же лет лежит он на этой полянке? Пятнадцать, двадцать? Из-под края створки торчали тонкие лимонно-жел-тые выросты, они чуть заметно