Костёр 1983-11, страница 38

быть любимое дело. Для тех, у кого его нет — жизнь скучна и бесцельна. Высшее счастье, когда любимая работа ладится, и горе-горькое, когда с ней не справиться. Вроде безответной любви: ты работу любишь — она тебя нет... Ты уже влюблялся? — спрашивает.

— Пока нет, — говорю, — но собираюсь.

— Чтобы работа тебя любила, — папа говорит,— ее любовь, как и всякую любовь, надо заслужить. Вы с мамой на меня дуетесь за то, что я в будни и в праздники с бумагами сижу...

— Никто и не дуется...

— Брось!.. А я эту самую любовь заслужить пытаюсь. Любимую работу с бухты-барахты делать не станешь? Готовишься к ней, как к празднику... Вот тебе и праздник, — неожиданно закончил папа.

— Пап, — говорю, — у меня так часто бывает, тужишься-тужишься — дальше названия стих не идет. А потом вдруг само выскакивает.

Давно мы так не разговаривали. Я папу внезапно понял. Если ему надо — пусть хоть круглосуточно работает, лишь бы так не переживал. В конце-концов, мы с мамой не так уж и плохо время проводим. И на демонстрацию первомайскую отлично сходили. На трамвай не сели, зато пешком к дому шли, мама по дороге про все дома старинные рассказывала: кто архитектор, что здесь раньше было. Разве представилась бы такая возможность в трамвае? А вместо «раски-дая» свисток купили — в форме петуха. «Раскидай» давно бы порвался-раскрошился, петух же — глиняный, до сих пор стоит на серванте — свисти сколько хочешь.

В коридоре шаги раздаются.

— Вы с ума сошли, — мама говорит, от света щурясь. — Третий час...

Папа голову резко повернул, смотрит на нее как на привидение.

— Третий, — шепчет. — Тре-тий!!! — схватил карандаш, мигом всю схему исчиркал. Кончил чиркать — карандаш пополам, в форточку метнул.

— Ур-ра-а!—кричит.

Маму на руки поднял, по кухне носится.

— Слава! — мама притворно сердится. — Ты же меня уронишь!—а сама рада-радешенька.

— Я же говорил — само выскочит! — я кричу.

Угомонились, я про свой стих вспомнил.

— Никаких стихов! — мама говорит. — Проспишь завтра все на свете.

— Еще пять минут — и на боковую, — папа ей пообещал. — Читай, — говорит мне, — что у тебя уже написано. Стихи — это же раз плюнуть. Сейчас придумаем.

— «Я — стопроцентная отличница, — читаю наизусть свой стих. — Я схватываю все на лету...» «На лету» у меня рифмуется с «...и скоро в классе я всех перерасту», — объясняю, — а «отличница» — хоть тресни — не рифмуется. Рифму бы найти — остальное я сам бы досочинил...

— Дай слово, — требует мама, — если папа рифму придумает — ляжешь спать.

— Как же! — говорю. —Мне из-за рифмы и не

заснуть.

— Держи, — папа без раздумий говорит.— Отличница — яичница! С плеч долой — из сердца вон. Рифма есть, остальное завтра допишешь.

— Живо спать, — мама мне приказывает, за руку из кухни тянет.

— Па-ап, — я упираюсь. — Ну па-ап!!!

— ...Это мне — раз плюнуть, — папа бормочет. — Я в школе тоже стишатами баловался.

А сам на схему глядит не наглядится.