Костёр 1984-07, страница 27

СОРОК ЛЕТ НАЗАД СОВЕТСКИЕ ВОЙСКА ОЧИСТИЛИ ЗЕМЛЮ БЕЛОРУССИИ ОТ НЕМЕЦКО-ФАШИСТСКИХ ЗАХВАТЧИКОВ

СОЖЖЕННАЯ

ЕРЕВНЯ

Белорусская деревенька с ласковым .названием Любо-жинка была небольшая — всего двенадцать домов. Семьи в Любожинке были большими и дружными. В одном из домов жила семья Жуковских — отец, мать и пять сестер: Аня, Вера, Леня, Броня и младшая Маша.

Летом 41-го накатила с запада война. В январе 42-го в село въехали крытые брезентом немецкие машины.

О том, что было дальше, мне рассказали Мария Александровна и Бронислава Александровна Жуковские. Вернее, рассказывала одна Бронислава Александровна. А Мария Александровна лишь только начала: «Папа и мама...» — горько за

плакала, махнула рукой и так ничего больше не сказала. Ей в том январе четыре года было. То, что происходило, она помнит смутно. Зато старшей сестре было семь и она запомнила все. Вот что она рассказала: — Снегу тогда много было. Мы с Машею пошли на другой край села, к подружкам. А в хате остались мама наша и сестры. Папа был забран немцами в обоз, возить что-то. Играли мы на улице, с нами еще были две маленькие девочки и хлопчик. Он еще не ходил, в санках сидел. Пришел немец в каске и сразу в ту хату, у которой мы были. А в той хате жила одна бабушка. Немец схватил ее за шиворот и потащил на ток. На

тот ток в большой сарай каратели сгоняли всех людей Любо-жинки. Мы это всё видели.

Немцы стали кругом сарая. Начали в него стрелять. Плачь поднялся—там многие были с малыми детьми. Кричали сильно, так сильно. Потом немцы запалили сарай.

Я поняла, что тот немец, что нас видел, может вернуться. Крикнула девочкам: «Тикайте! Убьют!»

Взяла Машу за ручку и в кусты до речки. В кустах видим — соседка наша, девушка Юзя с тремя своими братиками. Стали утикать вместе. А тут немцы начали стрелять по нас. Пули как в кусты попадут — так хлопают. Мы в канаву, полезли по ней. Маша потеряла в снегу ботинок, нога у нее босая. Стала сильно плакать, а за ней и Юзины братики.

На горе, где наша Любо-жинка, огонь до самого неба, дым черный. Немцы оттуда стреляют. Придут в канаву — нас поубивают. Сняла я платок, закрутила Маше на ноге, взяла на закорки, понесла. Она плачет, я тоже плачу, шатаюсь. Пройду трошки, лягу, пройду — лягу. Так дошли почти до соседнего села Даниловичей. Попросились в хату к одной женщине ночевать. Она сначала боялась пускать, чтобы немцы ее с детьми не спалили, а потом пустила. Мы на печке до утра, спали. Днем Юзин братик Бронюсь пошел в наше село смотреть, кто остался живой. Там у сгоревшей хаты он увидел нашего папу. Он аж с лица черный стал, думал, что всех немцы в том сарае спалили. Потом поехали мы с ним в Лю-божинку хоронить маму с сестрами. Люди вырыли яму, туда

10