Костёр 1986-02, страница 25
на улицу и глядел, есть ли там, на каланче, флаг, и если был, то веселый прибегал домой и оставался дома. В такие дни мы с Вовкой забирались на теплую лежанку на русской печи л\ там разговаривали и читали. 25 января • ■ 9 На улице очень много снега, и гора, с которой приходится спускаться и подниматься обратно по нескольку раз в день, превратилась в скользкую. С нее я часто съезжал или на шубе, или на портфеле. Особенно стало скользко, когда на улице вдруг на день потеплело, снег стал мокрым, скользким, в валенках ходить было нельзя, приходилось надевать ботинки и галоши, а резина так и скользила по сырому снегу. Я часто приходил в школу мокрым — где-нибудь падал. Ира, дочь тети Нади, приехала из Саратова и устроилась браковщицей. Сообщение с заводом было плохое, и она часто в метель и сорокаградусный мороз пешком проходила 5 километров на завод и столько же обратно. 1 февраля В доме все холоднее и голоднее. Кровати придвинуты поближе к печке, а мама перешла со своей кровати ночевать на мой сундук. Спим не раздеваясь, только валенки скинешь и юркнешь под тулуп, скорчишься весь, собирая остатки тепла. Утром — вставать хуже нет! Под тулупом жарко, а лицо мерзнет. Но надо вставать, в школу идти. Выпрыгнешь, сунешь ноги в валенки и готов. Сполоснешься ледяной водой и сядешь завтракать. Две-три холодных картошки без масла с кусочком черного хлеба и, если есть, теплая вода с кофе, без молока. Поглотаешь немного и в школу бежишь. А в школе некоторые вынимают настоящие завтраки, едят перед уроками и пироги, и яйца, и ватрушки, и всякую другую еду. Но нужно сдерживаться! Взглянешь равнодушно, как будто эти пироги дома есть, а сам тихонько слюну проглотишь и сядешь, в стороне звонка ждать. Прозвенит колокол, войдет учительница, и день начался. Если уроки интересные, то время незаметно пролетает, иногда тянется, тянется и думаешь, что никогда не кончатся эти злополучные уроки. Последний урок кончился, ребята с криком и шумом выбегают из школы и по домам! Придешь домой, спросишь: «От папы нет письма?» — и один и тот же ответ — «Нет». 18 февраля Морозы. Я заболел. У меня распухли суставы на пальцах от холода, врач поставил диагноз — ревматизм на почве холода. 20 февраля Мама сильно заболела. У нее воспаление среднего уха. Она целыми днями или спит, или сидит на сундуке под тулупом, вся завязанная шарфом, и, тихонько покачиваясь, думает. Это хуже всего для нее. Когда она работала, то забывалась, а сейчас, находясь в полном бездействии, она думает, плачет и снова думает. 27 февраля Это время я вспоминаю как самое страшное. У нас не было ни денег, ни еды. Мама задолжала чуть ли не 700 рублей, и этот долг очень мучил ее. Картошка на рынке дорожала. Масла мы не покупали. Обед наш состоял из супа — вода, лук и картошка — и второго — картошки, пахнущей торфом, с луком и политой супом, чтобы была не такая сухая. Хлеба не хватало. Сахара мы не получали несколько месяцев подряд. Тетя Лена часами стояла на толкучке, продавая свои вещи, и если что-нибудь продавала, то это было целым праздником. 17 марта Я продолжаю учиться, мама — работать. А между тем зима проходит. Звенят, падая с крыш и разбиваясь, сосульки; кое-где уже побежали ручьи, снег становится серым, грязным. Вдруг похолодало, внезапно подул жестокий ветер. Мы сидели дома, при свете керосиновой лампы, на улице ветер рвал крыши. Грохот оторвавшегося железа раздавался над нашими головами. За окнами выло, гудело... Утром мы обнаружили, что наши окна завалены снегом. Вот тебе и раз, вроде и весна была! Я кое-как выбрался из дома на улицу. Ветер ослабел, снег не шел, но я увидел следы ночной бури: содранные крыши, заваленные снегом амбары и сараи. Дорога поднялась на метр, из окон нашего дома теперь можно видеть только ноги прохожих. В эту ночь на улицах замерзло тридцать человек... 25 марта Зима ушла. Снег оседает, чернеет. Солнце греет ярче — весна! А у меня беда: дело в том, что я приехал из Ленинграда в брюках «гольф». Зимой эти штаны заправлялись в валенки — брюки как брюки. Но снег стаял и валенки нужно было снимать. Я приставал к маме, чтобы она что-нибудь соорудила мне наподобие нормальных брюк. Ходил с мокрыми ногами, но валенок не снимал, наконец,— ура! — брюки, коротенькие, но вполне настоящие брюки. Ручьи звенят во всю мочь. Воздух свежий, прохладный, но солнце уже сильно греет и даже сквозь зимнюю одежду чувствуется. 30 апреля Сегодня я вышел в сени поглядеть, есть ли письмо. Смотрю — переводной листок — деньги на нашу фамилию. Почерк мне не знаком, адрес отправителя — Ярославль. Странно! Кто может у нас быть в Ярославле? Я с недоумением отдал листок маме, а она вдруг как-то ослабела, опустила голову на стол и еле слышным голосом сказала: «Ведь это от папы!» Я не поверил своим ушам. Нашелся папа! Ура!! Получили деньги и к ним бланк. Из него узнали, что папа находится в Ярославле, что он в госпитале, в стационаре... Он жив! Он нашелся! ф * * * На этом дневник обрывается. Буквально на полуслове. |
