Костёр 1986-08, страница 46

— Ты, дрянная девчонка, проси прощения или прощайся с жизнью,— Верзила взял Даруню за шею.

— Бандит,— хрипела Даруня.— Ворюга. Трус. Обжора...

Сластена Зуб сказал Яшке:

— Хрипит девчонка, хрипит. Ты это учти. Проси у меня прощения в вежливой и ласкательной форме. Мне ласкательные формы нравятся. Говори: «Сластеночка, извини, пожалуйста, будь такой милый...»

— Шакал,— сказал Яшка.— Жулик. Лев работал, а ты всю выручку украл. Хиляк!

Сластена сдавил Яшкину шею.

— Не трогайте детей! — крикнул лев. Верзила Грохот и Сластена Зуб захохотали.

Закричали, хохоча:

— Мешок с потрохами! Гусак усатый! Кордебалет! Тренажер для моли!

Но!

Тут случилось такое, о чем следует рассказать подробнее.

...Лев шагнул к ним вместе с деревом, к которому был привязан. Мускулы у него взбугрились, как валуны, горячая пасть широко открылась и обнажились страшные белые клыки.

Сластена, как огонь, взвился на сухую елку. И закричал оттуда:

— Верзила! Артист сорвался! Дай ему под дыхало!

Но Верзила Грохот уже лежал.

— Я же вас просил — не трогайте детей,— сказал лев тихо.

— Ой! Я же глухой! — завопил Сластена.— Я же болен золотухой. Я же уже сдаюсь,— Сластена поднял руки и упал. Головой о пенек. Выскочили красивые вставные Сластенины зубы, их ему в тюрьме сделали, как участнику самодеятельности.— Я ше уше хороший. Я шесный...

— Любопытный факт,— сказал лев задумчиво.— Не кажется ли тебе, Як-Фляк, что есть способ разукрощения балаганных львов без спецмикстуры и философского камня.

— Ты разве не разорвешь этих наглых жуликов в клочки? — спросила Даруня.— Будь я львицей, я бы их разорвала.

Сластена Зуб встал на четвереньки — распрямиться он еще не мог.

— Не слушайте ее, пошалюста. Дети не отве-шают са свои шелания. Они ше не исушали уколовный кодекс.

Верзила Грохот приподнял голову.

— Лев, это... Организуемся, а? Я сейфики. Сластена по карманам. Мальчишка в форточки. Девчонка гадать. Ты — атаман! Красиво...

Лев Альваро отвязал ребят.

— Я бы их разорвала,— повторила Даруня, растирая запястья.— Что может быть опаснее хамства?

— Лень.— Это Яшка Кошкин сказал и сам себе удивился.

Окончание следует