Костёр 1987-02, страница 15

меня налево, к выходу на кладбище. Смутно надеясь, что погоня уйдет прямо, у самого входа я опять мгновенно замер и услышал возбужденные слова, что-то вроде «не туды!», «сюды!» У поворота вспыхнул быстротечный спор — куда я скрылся?

Раздумывать некогда — все решали считанные секунды: прыжок в открытый проем в стене кустарника (каким и был вход на кладбище), быстрый шаг боком вправо — лишь один, больше было некогда, и еще один шаг назад — резкий

толчок спинои в зеленую ограду. Жгучая боль пронзила спину: терновник был густо усеян крупными задубевшими шипами. Но я ни на йоту не мог ослабить первоначального нажима на пружинистые ветви, это вызвало бы предательский шорох.

Через мгновение волосы у меня — буквально! — зашевелились, и я физически ощутил их давление на пилотку, а пульс, и без того учащенный, гулко ударил в уши. Не поворачивая головы, я скосил глаза налево и на расстоянии вытянутой руки (не более!) увидел плавно движущийся, бесшумный, как призрак, темный силуэт тотчас замершего человека, напряженно вслушивающегося в темноту.

Страх и трусость... В каком соотношении они находятся? Когда от смерти меня отделял один шаг, я пережил безграничный ужас обреченного на неминуемую гибель. Обреченность казалась очевидной: близость врагов, смертельная опасность от малейшего шороха, треснувшей ветки, шумного дыхания. В первые секунды все мои мысли и чувства были парализованы, кроме единственного ожидания немедленной гибели: вот-вот ударит по глазам свет электрического фонаря, и вспышка выстрела в упор или удар по голове (наиболее предпочитаемый вариант добычи не запятнанного кровью обмундирования) поставят последнюю точку в моей судьбе. В ужасе я ждал, что убийца, освобождая вход для подручных, шагнет в мою сторону,

и мы окажемся в «объятьях» друг друга!

Позднее я понял, что меня угнетал не столько страх гибели, сколько «статус» пропавшего без вести, чем нередко заканчивались подобные события. Исчезнуть безвестно, бесследно... Именно тогда я почувствовал глубоко реалистический смысл поговорки: «На миру и смерть красна».

Кося глазами влево, я видел все тот же застывший, весь обращенный в слух, темный силуэт. Вскоре глазам стало больно, и я вынужден был время от времени отводить взгляд и смотреть прямо, в безмолвную черноту кладбища. С какого-то момента мои мысли приняли новое направление: что я еще могу сделать для спасения? И тут на память пришел трофейный нож типа небольшого кинжала, с обоюдоострым клинком, отточенным, как бритва, металлическая нож-на которого фиксировалась на кромке правого кармана брюк специальной пластинкой. Я стал вспоминать, что на мне и в моих карманах может вызвать хотя бы малейший звук. С нагрудными карманами порядок: документы и еще какие-то служеб-ные бумаги, самодельная дюралевая расческа, несколько сигарет. В левом брючном — электрический фонарик с заметно севшей батарейкой, в правом — нож, носовой платок и... где зажигалка? Где этот маленький металлический предмет, который, задев фонарик или ножны, может издать предательский звук, который так жадно ловят преследователи?! Память напряженно работала: где я ее обычно носил? А в последний раз в какой карман опускал? Доставать или не доставать нож? Чего больше — риска или шансов на спасение? Победила жажда вооружиться — слишком невыносимо угнетала беззащитность.

Я очень плавно, предельно осторожно стал приближать правую руку к карману. Начал я с правой, потому что враг был слева, и правая рука была скрыта от него моим те

лом, к тому же, в случае критической ситуации, она будет ближе к оружию.

В течение нескольких томительных минут двигалась кисть. И вот на самом дне кармана, а значит, явно под носовым платком, пальцы осторожно нащупали злополучную зажигалку. Рука поднялась немного выше и легла на рукоятку ножа. Еще медленнее перемещалась левая рука (на это ушло минут пятнадцать) на правую сторону: необходимо было поднять край гимнастерки выше рукоятки.

По миллиметру тяну' нож. Затем, тоже медленно, левая рука опускает подол гимнастерки, а правая — с ножом — осторожно двигается вверх, к подбородку. Теперь я стал чувствовать себя увереннее.

А время шло. Вдруг я заметил, -что вместо сплошного черного фона смутно начала угадываться верхняя кромка высокого кустарника. Неужели это первые признаки рассвета? Все это меня не устраивало. Но... и врагов моих тоже. Взглянув снова в сторону засады, я не поверил своим глазам: силуэт исчез. Я не позволил себе расслабиться и даже немного приглушил радостное чувство: «Не спеши! Ты же не знаешь, куда они переместились!»

Наконец я решился — расслабил ноги и вздрогнул: прижатые спиной листья и ветки распрямились с шорохом. Взгляд метнулся к выходу — пусто... Колющая боль по всей спине. Ноги еле держали меня. Не сводя глаз с выхода, я опустился на колено, затем на правый локоть и почти на боку пополз по траве вглубь кладбища.

Едва забрезжил серый рассвет, через лаз в углу ограды выполз в поле. Внимательно осмотрелся кругом. Оглядываясь и всматриваясь в темнеющие предметы, пошел по стерне в сторону соломенных скирд. Там у нас располагалась кухня и, разумеется, был часовой.

Через час друзья вытащили из моей окровавленной спины более десятка обломившихся шипов терновника.