Костёр 1987-02, страница 14
ttflUUlUO письмо Среди друзей я считаюсь храбрецом. Я залезаю на самые высокие деревья, прыгаю с десятиметровой вышки в бассейне, могу ; пройти по карнизу четвертого этажа от своего балкона к соседнему 4 и обратно. Все считают, что мне это ничего не стоит. Если бы они 1 знали правду! На самом деле меня преследует страх. Я пытаюсь 1 скрыть свой страх от других, но самому-то от этого не легче! "Спрашиваю себя: неужели я трус? Этот вопрос меня совсем замучил. Посоветуйте, как мне быть? Коля Н., 6-а класс, Подольск В СЕНТЯБРЕ СОРОК ЧЕТВЕРТОГО... На это письмо мы попросили ответить бывшего старшего преподавателя Ленинградского университета, ветерана войны и труда Константина Алексеевича КРАСНУХИН А, Видишь ли, Коля, рано или поздно мужчина задумывается над вопросом: смелый ли он? Не родился ли он трусом? Среди мальчишек в городке моего детства с годами сложился своеобразный комплекс «испытаний на излом»: пробежки через железнодорожный путь перед курьерским поездом; прыжки (в воду и вообще) с большой высоты; ныряние под связки плотов; бег на коньках по первому льду да еще в опасной близости от полыньи и многое другое. Были, естественно, и крепкие нагоняи от взрослых и, к сожалению, трагические случаи. Сейчас-то я понимаю, что мы вели себя глупо и безрассудно. Но в то же время шел процесс преодоления страха, трусости, процесс закалки воли, воспитания характера, комплекса психических качеств, которые так пригодились и в боевых, и в других экстремальных условиях. Среди сверстников считалось, что смелости мне не занимать. Более того, порой казалось — не слишком ли многовато ее у меня? Но война, да и ряд событий мирного времени показали, что лишней смелости не бывает. Именно смелости, а не отчаянного безрассудства. В конце концов, я понял одну простую истину. Страх, испуг при некоторых обстоятельствах неизбежны, естественны. Но это далеко не всегда есть проявление трусости или прямая дорога к ней. Так что отчаиваться, Коля, тебе, я думаю, не стоит. Трусость начинается тогда, когда человек под воздействием страха теряет способность четко осознавать подлинные размеры опасности и — главное — разумно действовать во имя выполнения поставленной задачи или спасения жизни. Мне припомнился один эпизод военных лет, когда мне пришлось преодолевать сильнейшее чувство страха. Осенью 1944 года наш батальон аэродромного обслуживания (693-й БАО, 16-я воздушная армия, 1-й Белорусский фронт) оказался на бывшем немецком аэродроме, у самого шоссе Брест — Варшава. Однажды я был срочно вызван на аэродром заменить радиста, раненного взрывом случайно обойденной саперами мины. Рассчитывая возвратиться засветло, я вышел налегке — без оружия и шинели. Но на аэродроме меня задержали до вечера. Попутчиков на обратный путь не оказалось. Я вышел за ворота аэродромного заграждения и остановился, прикидывая, как до наступавшей темноты быстрее добраться в часть. Часовой понял это по-своему: «Да, товарищ сержант,— сказал он,— ночью здесь ходить опасно». — Ничего, не такое видали,— и я беспечно зашагал по обочине пустынного шоссе. Всего нужно было пройти около трех километров. Примерно через километр, у небольшого старого кладбища, окруженного непролазной стеной высокого (в два человеческих роста) терновника, мне предстояло свернуть направо и по полевой тропинке выйти к своей части. Не прошел я и половины пути, как наступила собственно ночь. Невозможно было различить даже дорожку под ногами. Выбора не было, и я повернул обратно. По натренированной на фронте привычке поступь моя была почти бесшумной, слух — начеку. Вдруг мне показалось, что за мной, метрах в 15—20, кто-то идет осторожным, крадущимся шагом. Я мгновенно остановился... Нет — ни звука. Но через несколько секунд ситуация повторилась. Внезапная остановка снова ничего не дала. «Неужели это собственные шаги отдаются в ушах?» Когда же я в третий раз уловил преследование, то, стараясь как можно меньше производить шума, сделал рывок вперед и с ходу, почти мгновенно, остановился, обернулся и... услышал сдержанный, но отчетливый топот бегущих людей! Мы были предупреждены, что в округе действуют местные «аковцы» (члены подпольной контрреволюционной Армии Крайовой) и отступившие с нашей территории «власовцы» и тому подобная нечисть. Я снова метнулся вперед, но, к ужасу, почувствовал, что разрыв явно сокращается: они бежали быстрее меня. Мысль моя лихорадочно, но отчетливо перебирала варианты спасения: прямо, к проходной аэродрома? — больше километра, не успею; мимо кладбища, через поле? — и того больше... Оставалось несколько секунд до поворота у кладбища, а я все еще не мог принять решение. Еще одна резкая остановка на бегу, мгновенный поворот головы — слышен уже не только топот, но и шумное дыхание ф бегущих! И ноги сами бросили 12 |
