Костёр 1987-02, страница 11

*

ло за меховой стеной шалаша. Собаки там заворочались, принялись шумно вынюхивать, не слабеет ли ветер, не пора ли снова в путь? Вожак ткнулся носом папе в бок, мол, поедем?

— А как же? Обязательно сейчас поедем,— сказал папа.

Мы стали отгребать снег. Много его навалило на шалаш.

Вылезли, наконец, наружу.

Собаки отряхивались от снега, весело прыгали рядом: значит, пурга больше не повторится. И поземка исчезла. Это второй признак, что пурги не будет. А если бы собаки лежали, не двигаясь, тогда жди ее снова. Сейчас они резвились, радовались: «Все! Отсиделись! Разомнем косточки и вперед! Домой!»

Папа снял рукавицу, поднял палец вверх, чтобы проверить направление и силу ветра.

— Сменился ветер,— сказал.— Пурги не будет. Едем.

Я тоже снял рукавицу, плюнул на палец, вытянул руку к небу. Но ничего не успев разобрать, поспешил надеть рукавицу: замерзла рука.

Папа сказал, что теперь ветер дует с севера — привычный. Его посылает наш сосед Ледовитый океан. А пургу приносил «западник». Он, иностранец, залетает в тундру с Атлантического океана. Там так тепло, что вода никогда не замерзает, нет льда. Мне даже трудно представить, как может быть зима безо льда?

И когда этот «западник» влетает к нам, он с непривычки, наверное, мерзнет, поэтому норовит

поскорей проскочить тундру. Мчится, как сумасшедший, вместе с содранным снегом: устраивает пургу. Но иногда он не может найти, где выход из тундры. Тогда пуржит долго. Старики давно заметили и передали это молодым, что «западник» дует день или три, или семь, или девять дней и ночей подряд. Хорошо, что сегодняшний пронесся за день. А если бы он заблудился на девять дней? Я просидел бы с папой все каникулы. Представляете, каникулы провести под сугробом?

Я стал помогать папе. Мы откопали нарты, уложили и привязали вещи. Папа запряг собак — мы поехали дальше. Я все смотрел на небо, как оно колыхалось. Огромный разноцветный дым. И слушал, как этот дым шуршал, немного гудел, как гудит огонь в костре, когда подует на него ветер.

Мы ехали, ехали... Я любовался Полярным сиянием и вспомнил мамину сказку.

«как появилось

полярное сияние»

Жил в тундре бедный человек. Во всем ему не везло. Оленей начнет приручать — мрут от болезней. Собак научит бегать в упряжке — их волки разорвут возле дома. На озере сеть поставит — волны подымутся, несколько дней не дают проверить, попала ли туда рыба. Даже сеть сгниет. А зимой подо льдом сеть поставит — за

крутит непогода надолго, из дома не даст высунуться. Опять сеть пропадет.

Невезучий он был человек. Но очень добрый. У самого еды останется мало, но если гость вошел, все выложит на стол. Сам будет мерзнуть, а гостю последнюю кукашку отдаст.

Однажды отправился этот невезучий человек дикого оленя промышлять. Пешком отправился: не было у него ни собачьей, ни оленьей упряжки. Долго шел, все никак не попадалось ему оленье стадо. Однако, он продолжал идти, не мог возвратиться без добычи: дома ни куска мяса не осталось, семья голодает.

Шел, шел... Ночь наступила. Впотьмах пришлось продвигаться медленно. Вдруг он запнулся и упал. Рукавицы снял, стал шарить по снегу: за что зацепился? Оказалось, за куст ерника — карликовой березки.

Обрадовался он, начал выдергивать кустики — целая вязанка топлива получилась. Закинул он ее за спину и опять пошел. Идет, думает: «Ночь когда-нибудь кончится, утро настанет».

Шел, шел, но все никак не светало. Забеспокоился он. Отделил немного ерника и разжег костер. Огляделся — совершенно незнакомые места осветились. Понял он, что заблудился, попал в какие-то неведомые края, где ночь не кончается, день не наступает. Погоревал он, погоревал да и заснул: очень устал от долгой ходьбы и от волнения.

Потом, отоспавшись, снова шел, шел, пока силы не иссякли. Опять костер развел, согрелся, отдохнул. Решил возвращаться домой, пусть с пустыми руками, лишь бы дорогу найти. Встал, сделал шаг. Но вспомнил про лук и стрелы, нагнулся, чтобы их поднять, да так и замер: увидел, где-то далеко-далеко дома стоят, внизу, люди ходят, олени бегают. Ущипнул он себя за щеку — нет, не сон ему снится: внизу его родные края, а сам он угодил на небо. Вон куда его в темноте занесло! Но как отсюда выбраться?

Глядел, глядел он на землю — нигде не увидел высоченной горы, упиравшейся в небо, чтобы по ней спуститься. Отправился на поиски такой горы.

Шел, шел... А темень была такая, что на ощупь еле-еле он продвигался вперед. Развел новый костер из нескольких веток ерника. Вспыхнули искры, улетели высоко-высоко и там замерли:

звездами стали. Подвесил он над костром свой медный чайник, согреться чаем захотел: чайник Луной засветился. Еще кинул веток в затухавший костер: заполыхал огонь так сильно, что осветил все небо да еще и расписал его многими красками. Красиво!

Посмотрел человек вниз: опять он очутился над тем неведомым краем. Ночь там, однако, люди ездят друг к другу в гости, к своим оленям в стадо ходят, на диких оленей охотятся. Нет-нет да замирают люди, все позабыв, глядя на разукрашенное небо. А оно колеблется, полыхает и меркнет, шелестит, тихонько гудит и звенит.

Очень обрадовался человек. Хотя сам заблудился в темноте, зато людям на земле помогает жить: тьму разгоняет, красотой радует.

Вот так появилось Полярное сияние.

9