Костёр 1987-08, страница 14

Прибежал взмокший, грудь нараспашку, задох-ся, едва выговорил:

— Папа... папа... там л о... лосиха... Она... лежит... не встать ей...

И только спустя минут пять смог объяснить толком.

Отец быстро собрался, позвал соседей,— Ивана Кузьмича с сыном Алексеем. Все пошли на пустующую конюшню, откопали придавленную сугробом дверь, выволокли оплетенные с широкими изъезженными полозьями розвальни. Подумав, вывернули из заверток оглобли — будут мешать в лесу,— а вместо них прихватили висевшие на стене вожжи и два сыромятных чересседельника.

Розвальни сначала пошли с упором, на снегу оставались грязные полосы, но уже через минуту-другую полозья попритерлись, заскользили легко и податливо. Проехав Пеньки, отец постучал в наличник стоящего на отшибе дома, позвал хозяина Расходова, еще крепкого семидесятилетнего старика.

Мужики шли по сторонам розвальней, положив на раскосины ладони,— сани катились как бы сами собой. Алексей даже предложил Веньке сесть,— занятно же прокатиться в этой необычной упряжке. Но Венька насупился, зыркнул сердито,— в такой-то важный час до забав разве!..

Наст держал хорошо. Пригревистое солнце ласково румянило щеку. Синеватые тени ног размашисто стригли белое покрывало.

Подошли к лесу. Венька обогнал розвальни. Он чувствовал себя проводником и выказывал старание,— забегал вперед, совался в стороны, показывал, где лучше пройдут сани. Иногда раскосины застревали. Подходил Алексей, резкими ударами топора валил деревце. Пробрались в осинник, здесь прогалы свободней. Венька вел уверенно, сани покатились скорей.

Лосиха лежала, ткнувшись губами в снег, поникшие уши зябко подергивались. Когда стали подходить, она очнулась, попыталась подняться, с отчаянием дернулась головой, вскинулась на колени, но не удержалась и завалилась на другой бок.

— Придется связать ей ноги,— сказал Иван Кузьмич.

— Ишь ты! А? — кивал старик Расходов.— Вот это наст — вся кожа в клочья. Да это — ладно, заживет, сухожилья вроде целы.

Отец с Алексеем прижали вытянутые лосихины ноги, а Иван Кузьмич ловко захлестнул их чересседельником.

Подкатили розвальни, запрокинули, подвели раскосину под бок, дружно взялись и в один момент перекатили лосиху через спину в оплетеный короб саней.

Лосиха словно уже смирилась с участью, лежала неподвижно. Она лишь измученно фыркала, в мглистых глазах ее горел лихорадочный ужас.

В лесу пришлось попыхтеть,— тянули воз в подъем, да и полозья проседали, резали борозды. Но когда пробились в поле, в этот до свечения, до каления раскочегаренный солнечный котел, вздохнули облегченно, просияли отрадными улыбками,— вот она деревня-то, рядом.

Венька шагал с бьющимся сердцем, жалостливо смотрел на понурившуюся лосиху.

— Куда мы ее, бедолагу,— на ходу вытирая шапкой лысину, сказал старик Расходов.— К вам, Михаил, надо.

— А еще £уда же, конечно, к ним,— подхватил Иван Кузьмич.— Как раз и ветеринар к месту...

— Придется. Надо выхаживать, как же,— согласился отец, оценивающе приглядываясь к лосихе.

. — Молодая еще, опыту нет, поосторожней бы, перестоять бы ей эти дни в укромном местечке,— где там, гулять надо,— сокрушался старик Расходов.

— А, может, волки гоняли? — тревожно спросил Алексей.

Иван Кузьмич аж остановился, удивленный

наивностью сына:

— Волки... Что мелешь? Волки есть волки, неужели бы они отступились?

— Тогда собаки. Слышал я дня четыре назад — гавкали.

— Так собаки или волки?

Выручил старик Расходов:

— Собаки могут, этим шавкам все равно, лишь бы за кем гоняться.

Притолкали сани ко двору. Отец открыл одну створку ворот, вынес брезент. Переложили слабо сопротивляющуюся лосиху на его широкую полу и волоком втянули во двор.

— Вот тебе новое обиталище,— сказал Иван Кузьмич, похлопав по лбу безучастно сопящую пленницу.

Корова, зачуяв дикий запах лесного зверя, шумно втягивала воздух, косилась и устрашающе топала ногой.

Мужики разошлись. Отец принес ножовку, топор, гвозди и сразу принялся сколачивать загородку.

Вскоре пришла мать с чемоданчиком, помеченным синим крестом. Осмотрела лосиху, повздыхала, покачала головой. Но за дело принялась расторопно и смело,— обстригла слипшуюся шерсть, промыла разрывы марганцовкой, затем обильно присыпала раны каким-то порошком и забинтовала.

Венька суетился, что называется, сам не свои,— помогал то отцу, то матери. Но что бы он ни делал — закручивал ли бутыль с марганцовкой, держал ли приколачиваемую отцом жердь,— ни на минуту не упускал из вида лежащую на соломе лосиху. Ему даже не верилось, что все это происходит на самом деле, что загадочный зверь теперь и под его опекой, защитой. Это было почти как наваждение и чтобы вернуться в реальность, поверить в явь, ощутить себя в такой необычной, но конкретной обстановке, Венька подходил к лосихе, трогал ее шею, уши, гладил худую, лоснящуюся отмякшей шерстью спину. Сердце его при этом трепетало,— спас лесного великана, какой же он

4J

счастливый.

Загородка получилась просторная. Кормушку отец не стал делать, решил сколотить, когда лосиха встанет на ноги.

12

It I