Костёр 1988-06, страница 19

Парень усмехнулся:

— Знаю, знаю все ваши песни. Мне вон ту!

— Пять пятьдесят, дорогой! — Отец снял дыню с весов.— Мелочи нет, но ты первый наш покупатель, бери за пять!

Дунув на пятерку — есть почин! — бережно сложил ее и сунул в карман пиджака.

И вторая дыня потянула ровно восемь кило.

— Мелочь есть? Э-э, ладно, бери за пять.

Народу еще прибыло. Возбужденный отец подхватывал дыни, охлопывал их, приговаривая:

— Мои дыни мужчине дают тяжелую силу, женщине легкий разум, детям утеху, а старикам сладкий покой. Подходите, люди!

В какой-то момент он сунул Сали пятерку и быстро, негромко проговорил:

— Разменяй на мелочь.

Сали побежал по базару, уже набравшему полные торговые обороты. В киоске «Союзпечати» ему дали рубль мелочью, еще рубль — в хлебном.

Вернувшись с трехрублевкой и горстью серебра, Сали не увидел возле отца ни одного покупателя. Отец заворачивал три красных червонца в поясной платок. Мятые пятерки, трешки и рубли лежали в металлической коробке из-под конфет, которую они предусмотрительно захватили из дома.

— Одним махом на шестьдесят рублей продал! — с гордостью сообщил отец.

— Если бы так каждый час продавать, за неделю кончили бы,— подсчитал Сали.

Отец покачал головой:

— Неделю?.. Эх, думал, буду сидеть, как шахиншах, а люди сами будут выбирать, хвалить, какие мы сладкие дыни вырастили. Теперь что, опять всякие глупости кричать надо? Клоуном быть? Стыдно!

— Ой, Бузрук-ака! — позвал Куддус.— В чайхану пойдем?

— А дыни?

— Сали пока посмотрит.

Железную коробку с деньгами отец прихватил с собой.

— Сиди. Мы быстро придем. Мелочь и три рубля держи у себя.

— Если мои дыни придут покупать, тоже продавай,— сказал Куддус.— Только деньги отдельно держи.

Площадь наливалась зноем.

Конец августа вообще выдался жарким, солнце палило, как в июле. Не похоже было, что послезавтра наступает календарная осень. Солнце имело свой календарь.

Сали сидел под навесом, в тени вроде, а все равно одолевала духота. В движении, когда отвлекаешься от жары, она не очень-то и ощущается, но стоит сесть, как зной мягко, тяжело обволакивает, гнет к земле. Потянуло в дремоту. Хотелось либо в воду, либо лечь прямо на землю и уснуть.

— Мальчик, твои дыни?

Он быстро, испуганно вскинул глаза на женщину со строгим лицом учительницы.

— Я не продаю.

— Кто же продает?

— Отец, только он ушел.

— А что же ты не продаешь? — так же строго смотря на него, спросила она.— Считать не умеешь?

— Умею! — буркнул он.— А все равно не продаю.

Он сердился, что не может, просто не в состоянии объяснить ей свое нежелание продавать дыни. Он, как брат Валихан, был против этой базарной затеи отца. Вообще-то в городе ему побывать хотелось, и большой базар посмотреть он был не прочь. Но торговать при этом дынями? Брать за них деньги? — да никогда в жизни он не возьмет рубля за то, что бесплатно дарит им земля. Только с отцом не поспоришь.

Какое бы счастье было, привези они с отцом машину дынь и просто дарили бы их, вызывая удивление и радость людей. Сали не мог точно сформулировать, но ощущал, что есть в этих деньгах какой-то порок, такое зарабатывание денег ему казалось постыдным.

Вот в июне Сали с Хасаном, близким другом, заработали на велосипеды, формуя кирпичи. Работа мужская, тут и черт, если слабый, долго не выдержит, заплачет и убежит. Надо с вечера нарубить в яме глину, хорошенько залить ее водой, ведер, примерно, двести. На рассвете глину перемесить, подготовить формы — тяжелые, на четыре кирпича сразу — и площадку, где должен сохнуть сырец. Потом один накладывает, трамбуя, глину в формы, другой таскает их, переворачивает. Глина должна быть в самый раз, не густой и не жидкой, каждую перегородку в форме надо обсыпать сухим песком, через три-четыре раза тщательно промывать ее водой.

К восходу солнца они успевали сформовать около ста кирпичей. За рядом ряд... Каждые полчаса менялись, но в ушах все равно от напряжения нарастал звон. Глаза заливало горячим потом, а вытереться нельзя — руки то в песке, то в глине. Потом придумали надевать налобные повязки. Глине конца не видно, яма словно промокла насквозь.

Из утреннего замеса получается примерно четыреста кирпичей — почти три тонны глины...

И все же она кончается, нет, яма не бездонная. Теперь опять надо нарубить землю кетменем, залить водой — на вечер. Сложить часть высохших кирпичей в штабель, остальные поставить на ребро, чтобы сохли равномерно. И, торопливо поев, повалиться в тени поспать — чуточку передохнуть, переждать, пока солнце не покатится вниз.

Вот за такую страшную, изнурительную работу не стыдно получать деньги...

— Эй, ночью спать надо! Взвесь мне вон ту!

Сали очнулся. Первым желанием его было

встать и отойти от навеса в сторону. Простейшая мысль остановила его: чем больше он будет отпугивать покупателей, тем дольше они с отцом обречены торчать здесь.

Дыня весила шесть с половиной кило.

— Четыре рубля,— сказал Сали.

14