Костёр 1988-06, страница 6

Сель. Наводнение. Это было в марте. И вот уже второй месяц я сам режу траву.

— Я иду в Саргазон,— подойдя к бобо, чтобы он услышал, громко сказал я.— Я как раз хочу узнать, что там случилось в марте.

Старик задумался, потом посмотрел мне в глаза, как смотрел на меня учитель Джума-назар, и медленно произнес:

— Ты идешь не оттуда, сынок.

И он показал рукой, шоко-ладно-коричневой и поблескивающей на солнце, куда-то вперед, на холмы у самых гор, где скрывалась дорога и исчезали проносящиеся мимо нас машины.

— Иди оттуда, если хочешь все понять.

За моей спиной затормозила машина и, съехав с моста, остановилась. Приоткрыв дверцу, шофер крикнул мне:

— Ты почему стоишь?

— Мне надо туда, в Саргазон,— сказал я, показав в сторону холмов.— Но мне надо туда не отсюда, понимаете? Мне надо туда оттуда, с другой стороны, от начала холмов. Так мне посоветовал старик-бобо.

— Старый бобо прав, — подтвердил он.— Садись, я помогу тебе.

Я забрался на подножку самосвала, потом в кабину, на высокое и пружинистое сиденье.

Дорога рванулась мне под ноги, все быстрей и быстрей.

Машина поднималась в гору.

— Уже скоро,— сказал шофер.

Неожиданно мы сбавили ход. Машина съехала с дороги вправо. Асфальта под колесами уже не было, и я два раза ударился о дверцу кабины, так что пришлось искать рукой, за что держаться. Потом мы вдруг стали взбираться круто вверх, я даже вдавился в спинку сиденья.

Машина остановилась. Шофер отворил дверцу с моей стороны:

— Идем.

У меня едва не закружилась голова от высоты. Слева от меня зияла огромная чаша коричневого цвета. Она простиралась на километр. Это было дно водохранилища, еще не заросшее травой. То там, то здесь поблескивали на солнце чешуйки рыб, не успевших уплыть вместе с водой.

— Три миллиона кубических метров воды хранилось здесь до шестнадцатого марта,— сказал шофер.

Справа от меня, тоже глубоко внизу, где бежал, поблескивая, как змейка, едва заметный ручеек, убегало в сторону Сар-газона, извиваясь между гор и холмов, русло, наверное, очень полноводной реки. Оно было в тысячу раз шире ручейка, журчавшего из глубины.

Здесь, между двумя утесами, еще совсем недавно, в марте, была огромная земляная плотина. По гребню ее бегали мальчишки из Саргазона с удочками и рыболовными сетками. Вся чаша слева была наполнена водой. И однажды ночью плотина не выдержала тяжести воды, и та вырвалась на свободу. Русло полноводной реки справа — это след, оставленный семиэтажным водяным валом, бросившимся с гор в долину.

Я смотрел на гигантские карьеры развороченной земли, на снесенный водой железобетонный мост. Он был гораздо больше того, на котором недавно я стоял. Сброшенный с опор, как пушинка, он уплыл далеко от своего места. Вода ударила

по мосту и дороге с высоты семиэтажного дома. Поток бушевал еще целый час, пока не разлился на миллионы ручейков по огромной долине. Но чтобы добраться до просторов долины, вода должна была пробежать несколько километров между гор и накинуться на кишлак, вставший на ее пути,— на Саргазон...

Кишлак безмолвствовал. Едва заметный ветерок нисколько не спасал от зноя пустынные улочки и дворы, а только раздувал жар, поднимавшийся от земли. Я прошел уже сто шагов и еще никого не встретил. Вокруг меня были брошенные пустые дома. Глубокие черные трещины рассекали их стены. Провалившиеся крыши больше не защищали их от солнца и Дождя. Я прошел еще

немного и оказался в поле. Но это было не поле. Разве может посреди поля громоздиться фундамент из камней и бетона? Один только фундамент, как будто прилетевший сюда по воздуху. А рядом с ним еще один. Здесь тоже были дома, но их унесла волна, вырвавшаяся на свободу. Она оторвала их от фундаментов и утащила неизвестно куда. Третий дом вообще исчез вместе с фундаментом.

Я шел и шел пустынной улочкой и вдруг услышал чей-то плач. Я остановился. Я вспомнил, как мне когда-то говорила мама: «Если услышишь плач, остановись и помоги». Но никого вокруг не было. Я подошел к развалившемуся забору и заглянул во двор. Среди обломков дома я заметил скло

4