Костёр 1988-07, страница 16

Тогда отец взял большой гвоздь, вколотил его в косяк и загнул так, чтобы пес не мог открыть дверь из прихожей в комнату.

Минут пятнадцать вся семья слушала, как Георгин пыхтит, стукается всем телом о запертую дверь, елозит по паркету... Наконец, он угомонился, убедившись, что двери ему не одолеть.

— Ну все! — сказал отец, выплевывая гвозди изо рта. Он стоял посреди комнаты босой, в одних трусах, с молотком в руке, готовый в любую секунду кинуться укреплять дверь.— Все! Завтра замок врежу.

Мама и бабуля в белых ночных сорочках, как привидения, еще пугливо прислушивались. Но, успокоившись, собрались ложиться спать.

— Ужасти какие! — ворчала бабуля.— Ни днем ни ночью спокою нет пожилым людям!

— Ладно уж вам, мама! — сказала Вовкина мать.— Кто на «собачку» деньги даваЛ... Вечно вы со своей самодеятельностью...

— Да кто ж ведал, что он эдаку страховину в дом притащит?

Вовка долго прислушивался к тревожной тишине в квартире и задремал не скоро. Но все же задремал и вроде бы даже увидел какой-то сон, когда его буквально подкинул к потолку страшный, похожий на завывание сирены из военного кинофильма, тягучий жуткий рев.

Когда Вовка с отцом вломились в прихожую, пес сидел перед запертой дверью, задрав кудлатую голову и вдохновенно закатив глаза, будто солист в опере, переливчато гудел. Мелодия, известная ему одному, была мрачна и свирепа. Наверно, в этой ночной арии стюдебеккер рассказывал о своей печальной судьбе, о пережитом и о том, как ему крупно повезло, как он доволен и счастлив, и какая замечательная жизнь ожидает его в этом доме.

...отец несколько раз вставал, стучал в заколоченную дверь, орал на певца, ругался. Стюдебеккер ненадолго умолкал. Но вдохновение его не оставляло. И, переждав, пока в доме установится тишина и голос его будет особенно хорошо слышен, он начинал свою серенаду с начала.

Поначалу он тихонечко, будто закипающий чайник, сипел. Долго прислушивался, и когда убеждался, что все уснули (или по крайней мере молчат), брал ноты регистром пониже, но зато погромче. Опять прислушивался. И, наконец, поразмявшись, врезал таким утробным басом, что в кухонном буфете звенела посуда, а в ванной сама собой начинала литься вода из крана. Ночной концерт закончился далеко заполночь, но Вовка еще долго не мог уснуть.

Он слышал, как мама выходила на кухню пить валерьянку или принимать снотворное, как бабуля ворочалась, скрипела пружинами дивана в своей

комнате, как выходил курить и кашлял отец. Но не эта ночная ходьба прогоняла дремоту.

Странные непонятные мысли не давали ресницам склеиться в сладком сне. Непрошеные картины возникали перед Вовкиным воображением. Вот явилась заснеженная улица. Мальчишка, оборванный, грязный, чем-то сильно похожий на Георгина, валялся на снегу, пряча под живот, чтоб не отняли, ворованную буханку... И глотал, пока не убили, куски хлеба...

Где-то не то по телевизору, не то в газете Вовка видел лозунг: «Север любит сильных!» Отца — маленького, щуплого,— никак нельзя было принять за силача, а вот поди ж ты — работал на севере.

«Не силач, а с Георгином вон как моментально справился»,— думал Вовка, находя в отце все больше и больше замечательных черт.

Ну, вот он кричит, ругается, топает на Вовку ногами, а ведь ни разу не ударил! Другой бы сто раз выпорол, а этот никогда пальцем не тронул — грозится только.

«Он все еще надеется, что я буду честным!» — подумал Вовка. И вдруг Йовка, у которого, как сказал доктор, такое наглое лицо, что об него можно спички чиркать, покраснел! Вовка, способный не моргая глядеть ясными глазами в глаза хоть директора школы, хоть участкового, смутился...

Конечно, в темноте не было видно румянца, которым полыхнуло его закаленное враньем лицо, но он сам почувствовал, каким жаром налились у него щеки и как стало горячо глазам.

...Вставай, Вовка! — отец тряс его за плечо.

Вовка с трудом разлепил веки.

— Чего?

— Вставай! Я на работу опаздываю, так что сам поднимайся — выводи!

— Чего выводить? — не понял мальчишка.

За окнами стояла глубокая ночная тьма. До

подъема в школу — полтора часа.

— Не чего, а кого! Ты что хочешь, чтобы он нам всю квартиру загадил? Он ведь не машина, не выключишь! Он живое существо!

Живое существо плясало на кривых ногах и просительно скулило. Вовка, которого качало, оттого что сон сидел в каждой клеточке его мозга, треснулся о дверной косяк и только тогда немножко очухался. С тоской посмотрел он на белые морозные узоры на стеклах, подумал о том, как стужа полезет в рукава, за шиворот пальто — стоит только выйти на мороз — и его передернуло.

Не попадая в рукава, он натянул пальто, нахлобучил шапку. Георгин яростно драл когтями входную дверь, и как только она открылась, лавиной рухнул вниз по лестнице, моментально вырвав из Вовкиных рук веревку, заменявшую поводок.

14