Костёр 1989-07, страница 8

— Кухня, ты побираться в школу пришел?

— Ага. У нас свинья в доме, кормить нечем.

— Не наглей, а то сейчас схлопочешь! — говорят мне не шутя.

Хорошо, Винт подоспел. Он выше меня на голову, в плечах — шире любого семиклассника и отчаянный.

— Винт,— говорю я,— пристает вот этот, здоровый.

Винт долго не думает.

— Выйдем-ка на улицу,— говорит семикласснику.

— Ладно тебе,— отвечают ему,— шуток не понимаете...

Вот так-то лучше.

Заходим в свой класс, сразу чувствуем, что-то переменилось. Никто нас не приветствует, моего рюкзака не замечает. Ноль внимания, фунт презрения, как говорит моя бабушка. Окружили новенькую Эльвиру: чистенькую, умытую, приодетую. Она вертится, напевает себе, танцует самый модный теперь танец, который до нас еще не дошел.

— Ла-ла-ла,— показывает движения, а наши остолбенело на нее смотрят,— ла-ла-ла...

Лалала-то лалала, а подошли мы к своему столу, на моем месте — ее портфель. Винт не выдержал:

— Послушай, Кухня, не кажется тебе, что наше место вроде уже и не наше?

Он специально громко сказал на весь класс.

— Простите,— Эльвира бросила свои кривля-ния с пением.— Я заняла ваше место, мальчик?

Мальчик Винт вытаращился на нее:

— Вот именно.

— Не будете ли вы добры уступить мне ваше место?

У Винта даже шея покраснела, а я от такой наглости онемел.

— Послушай,— пытается Винт по-доброму,— ты это... перестань лезть, а то живо получишь!

— Кончай, Елхов! — заступается за нее Симакин.

— Не обращай внимания, Эльвира,— затарахтела Зойка Фуртичева,— к ним привыкнуть надо. Они у нас вообще ненормальные.

— Кто это ненормальный?! — очнулся я.

— Садись со мной, Элла,— говорит вдруг Рафик Низамов,— у меня место лучше.

От кого-кого, а от Рафика такого не ожидали. Все против нас.

— Уступите мне место, пожалуйста,— опять Эльвира,— вы ведь мужчина и не будете со мною драться.

— Как вам не стыдно! — набрасывается на нас Лидочка-тихоня.— Смотреть противно!

— Ты не смотри! — говорю.— Тебя никто не заставляет!

Я бы всех переспорил, но Винт неожиданно скис:

— Айда! Мы ж с тобой давно пересесть хотели.

Никуда мы пересаживаться не хотели. У нас

хорошие места — далеко от учительницы и рядом с дверями. - * _; .

— Совсем с ума сошел! — говорю я.— Куда мы сядем?

— Первая парта свободна,— предлагает Фуртичева. '

— Сама там сиди! Как я Винту диктант проверю?

— Диктант не сегодня,— промямлил Симакин.

Винт махнул рукой:

— Ладно, сам напишу.

Ни за что он диктант не напишет. И помочь я ему не смогу, если учительница у нас на голове сидеть будет.

Идем за первую парту, а новенькая нас совсем доконать хочет:

— Давайте я вам мешок постираю.

Наши захихикали, вроде смешно.

— Ничего,— отвечаю,— сами постираем, если надо. Пока руки-ноги у самих есть.

— Я серьезно,— говорит она.

На фиг ты нужна со своим серьезным.

Тут учительница русского языка пришла, начался урок. Как я и ожидал — диктант. Последний в этом году, последняя возможность для Винта получить годовую тройку. Я посмотрел на Сима-кина, он отвернулся. И с этими людьми я проучился пять лет!

Начали. Сидит учительница перед нами на расстоянии вытянутой руки и, может, не хочется ей на нас смотреть, а никуда не денешься. Вот они, мы с Винтом, перед ней.

— «После обеда никто и ничто не могло отклонить Обломова от лежания...»

— Обломов — фамилия? — спросил кто-то.

— Да,— кивает учительница и смотрит на меня в упор.— «Никто и ничто не могло отклонить Обломова от лежания...»

Покосился я в сторону тетради Винта — он со страху написал правильно.

— Кухтин! Смотри в свою тетрадь! — тут же говорит учительница.— Следующее предложение: «Безденежье меня приковало к ненавистной мне деревне».

«Бисденежье»,— выводит Винт. Качаю головой. Он поправляет курам на смех: «бисденижие».

<— Кухтин! — говорит учительница.— Ты почему головой мотаешь?

— Задумался. Повторите, пожалуйста.

Учительница повторяет, а я потихоньку Винту

свою тетрадь подвигаю, чтоб он списал правильно. Винт уже и не смотрит. Плюнул на это дело.

— «Под праздник угорел со всей семьею Пров...» — диктует учительница.

Я нарочно пишу: «Пад празднек угарел са всей симиею Пров». Не оставаться же Винту в одиночестве.

Вышли мы после диктанта. Винт меня успо-каивает:

— Ты только не волнуйся, Кухня!

Меня действительно от злости колотит. Передушил бы всех. Первым попался нам Симакин.

— Ну что, голубчик,— говорю,— достукались?

Симакин дурака из себя корчит:

— Что?

— Желтые ботинки! — говорю.— Как ты теперь новому классному руководителю в глаза

б