Костёр 1990-01, страница 9

Я отдавала.

Однажды его долго не было. Обычно он появлялся в четыре, а прошло и пять часов, и полшестого. Я старалась спокойно ждать, взяла книжку, но спокойно ждать не удавалось. В своей напряженной тоске я поняла, что, если он не придет, мне будет очень плохо. Чего именно я ждала? Пяти минут музыки или самого учителя? Я не знала.

Но было страшно обидно, что он забыл про меня и не идет.

Раздался звонок: я полетела открывать дверь.

На пороге стоял он и незнакомая девушка. Оба были мокрые, а глаза их блестели от счастья.

— Здравствуй, — сказал весело учитель музыки. — Это Лена... А это, — он обратился к девушке, — моя ученица. Можно, мы обсохнем? — спросил он меня.

Я впустила их. Они вошли в квартиру, разделись, и Лена сказала:

Девочка, поставь, пожалуйста, чайник. А то мы замерзли, там дождь такой, хоть умри.

Я выполнила ее просьбу и вернулась в комнату. Лена сидела на нашем стареньком диване по-простому, с ногами — тоненькая, сияющая, с румяными щеками — и грызла рогалики. Мама теперь постоянно пекла их по вторникам и пятницам.

Учитель музыки сидел за пианино.

— Ну, что будем делать? — спросил он меня и улыбнулся Лене.

— Саш, а за что тебя сегодня ругал Мозгляков? Говорят, ты решил показать ему свою трактовку Баха. Сыграй, жутко интересно, — попросила Лена.

— Хорошо, — он снова улыбнулся. Он постоян

но улыбался, и это казалось мне удивительным.

Учитель музыки повернулся к нам спиной, откинул легонько назад голову и начал играть.

Наша маленькая комната не вмещала эту музыку. Наша комната трещала по швам, и мне казалось, что я задыхаюсь от музыкального ливня. Но этот ливень обрушился не во имя меня — для тоненькой девушки, жующей рогалик, а я была случайным прохожим, попавшим под бушующие могучие струи.

Учитель музыки играл полчаса, и может быть, даже больше, а мне почему-то хотелось плакать.

Потом мы пили чай, учитель и Лена болтали о чем-то своем — студенческом, взрослом, музыкальном. Затем они поднялись из-за стола.

— Спасибо. Нам пора идти, ладно? — сказал студент извиняющимся тоном, глядя влюбленно на Лену.

Я кивнула.

Я проводила их до дверей, и у самого порога дала учителю конверт. Он сначала смутился, но потом быстро сунул его в карман.

— Вы придете во вторник? — прошептала я.

Он удивленно пожал плечами, и они весело,

шумно уехали на лифте.

Листы нотной тетради-в тот день остались чистыми.

А потом они приходили ко мне три раза подряд. И все три раза мы не занимались, а слушали, как студент играет. Он мог сидеть за пианино хоть целый день, но всегда обрывал музыку ровно через

час. Наверное, не хотел встречаться с моими родителями — с моими бедными медсестрой и мед-братом и с их огромной мечтой — сделать из меня пианистку.

— Ты не говори родителям, —

— всегда на прощанье просил студент и совал в карман запечатанный конверт. Я понимала, что он боится, и жалела студента очень...

Неряшливая Анна Ильинична и злая Вера давно заподозрили неладное. В один из ноябрьских вечеров они завели с мамой на кухне опасный разговор.

— Что это вы из квартиры консерваторию делаете? — спросила Анна Ильинична и бросила шкурки от картофеля мимо мусорного ведра.

— Разве запрещается учить ребенка музыке? ответила мама. Она была горда, что защищает ребенка и его право — войти в чарующий мир искусства.

— Учить... —

хмыкнула злая Вера.

Тут их

табун ходит, учителей, и бренчат до потери сознания. На пианино никто вашего ребенка не учит. Вот. А у меня лично аллергия на ваше пианино.

Мама сразу занервничала, покраснела и спросила у меня, я как всегда крутилась рядом:

— Это правда? Ты не занимаешься?

— Все они врут, — ответила я маме. — Занимаюсь, еще как.

Мама облегченно вздохнула, она мне верила — бедная моя, добрая мама, а соседки закричали:

— Сама она врет! Устроили тут балаган! Девок водят! Безобразие!

Мама и папа в ту ночь плохо спали, шептались, я тоже плохо спала, думала, что же будет дальше. Все такие бедные в мире, всех жалко, никто не понимает друг друга.

...Настал очередной вторник. Я прибежала из школы: папа и мама уже ушли на работу. Я знала, чувствовала, что Саша и Лена снова придут вместе и снова он будет играть целый час для Лены.

Мама оставила мне между подушками на кровати завернутую в газету кастрюлю с гречневой кашей. Мама всегда так делала, чтобы я лишний раз не подходила к плите и чтобы всегда у меня было горяченькое. Я поела этой каши и уставилась в окно.

Там стоял глухой ноябрь, с холодным воздухом, озябшими деревьями и пасмурным небом. Город ждал снега, сугробов, веселого ледка — ждал зимы. Но ничего этого не было, а было тоскливо и серо.

Раздался звонок. Я бросилась открывать.

На пороге стояли Лена, Саша и еще двое каких-

лохматый

то парней: один и толстый.

в очках, а другой

Здравствуй, девочка!

весело сказала Ле

на.

Можно у тебя погреться? Мы с концерта и страшно замерзли.

Они прошли в комнату, а Лена по-хозяйски побежала на кухню ставить чайник. Когда он закипел, все набросились на мамины праздничные рогалики, и вдруг лохматый сказал: — Чего-то я голодный такой. Я достала из подушек кашу, из холодильника —

котлеты, которые мама нажарила на ужин, и бан-

7