Костёр 1990-02, страница 34

Кто знает: может, не надо было мне встречаться с Ниной Сергеевной. Ведь сама она явно не желала такой встречи, видимо мечтая забыть о своей минутной слабости. Но только она или такие, как она, могут ответить на вопрос, почему в трудные моменты люди перестают быть людьми и неправда торжествует над правдой.

В то время я работал в архиве, собирал материалы о трагических событиях в годы культа Сталина. Мой блокнот пестрел записями о злодеяниях палачей: необоснованных арестах, пытках, выбитых показаниях, расстрелах. Жуткая получалась картина.

И вот однажды открываю очередной том: на ордере — фамилия арестованного, а внизу — размашистая подпись начальника Ленинградского НКВД. Протокол допроса начинается с фразы: «Вы арестованы как участник шпионской организации. Прекратите упорствовать и дайте откровенные показания о своей предательской работе...»

Арестованный отвечал, что ни в чем не виноват. Его спрашивали опять. Он стоял на своем. Страницы протокола начинали пахнуть кровью. И вот — надлом: человек не выдерживал пыток и со всем соглашался, оговаривал себя и других... Конец. Еще одна жизнь прошелестела передо мной страницами протокола и сгинула неизвестно где. Чтобы потом, через много лет, снова напомнить о себе: «...посмертно реабилитирован за отсутствием состава преступления». Это значит, человек был осужден ни за что, а после смерти признан невиновным.

Я закрыл том. Но что-то мешало отложить его в сторону. Не могу понять что. Снова перелистываю страницы и нахожу листок из школьной тетрадки, исписанный неровным детским почерком. Письмо четырнадцатилетней девочки — дочери

арестованного — к начальнику Ленинградского

НКВД.

«Я пишу к Вам с просьбрй объяснить мне, как в дальнейшем я должна вести себя в связи с арестом моего отца. Со своим отцом я часто говорила о будущем. Он мне говорил, что я должна работать на пользу нашей Родины и отдать этому всю жизнь. Теперь он арестован. Как я должна относиться к отцу: как к врагу народа и, следовательно, отказаться от него или же считать, что он неумышленно допустил какие-то ошибки, причинив ущерб Родине, и в соответствии с этим как-то иначе поступать? Очень прошу Вас ответить мне на это. Если он окажется действительно преступником, я поступлю так, как Вы мне укажете ». _N

Вот так письмо! Неужели девочка действительно была готова отречься от своего отца и просила совета у незнакомого дяди? Или ее к этому принудили? Всякое в ту пору бывало.

Короче, стал я ее разыскивать и через некоторое время узнал адрес.

Еду. Дверь открывает седая женщина, почти старуха.

Спрашиваю: «Вы — Нина Сергеевна?» — «Да,— отвечает,— это я. Проходите в комнату». Я объяснил цель своего прихода: хочу, мол, узнать, что да как было. Она выслушала меня внимательно, говорит: «Сейчас будем чай пить, за чаем и по,говорим». И ушла на кухню.

Огляделся я — комнатка небольшая, окно выходит во дворик-колодец. На стенках — старые фотографии. И одна из них мне знакома: волевое, мужественное лицо, глаза пронзительные. Точно — видел я этот снимок в архиве.

Тут Нина Сергеевна принесла чайник. Сели мы за стол, и стала она рассказывать:

В феврале это было. Тридцать восьмого го-

%

ь