Костёр 1990-02, страница 36

даю рефлексы, письма домой шлю. Тишина великолепная! И вдруг сутки на десятые слышу снаружи: «Тук!». Никакого «тука» не должно быть! Проходит час, и опять: «Тук!». И еще через час. Я, конечно, решил, что это Синельников мне сюрприз приготовил.

На связи в тот день со мной был Сережа Поликарпов. До сеанса было три часа,- так что я еще три «тука» прослушал и Сереже излагаю: мол, так и так, снаружи регулярное постукивание с периодом в один час, нарушений в системах корабля нет, предлагаю выход в открытый космос для оценки ситуации. Он мне, как положено, дает контрольный тест по кораблю, контрольный тест по выходу и входу и выводит на связь с шефом. Шеф запрашивает рабочую гипотезу. Я докладываю: вероятнее всего, вошел в гравитационный контакт с неопределенным телом. Шеф пожелал услышать мой «тук». Не подвел, сработал точно в срок, и шеф выдает мне «добро».

Я — как ни в чем не бывало, а там, на Земле, оказывается, целая буря! Шефа моего винят в том, что подобный опыт ставит меня под угрозу и так далее, а он доказывает, что я здоров и что ситуация возникла самопроизвольно.

Ну я всего этого не знаю, облачаюсь в скафандр, проверяю все, как надо, шлюзуюсь, контролирую фал, разворачиваю опорный шест, ко-нёчки в желобках шеста закрепляю, ориентирую Солнце в задний сектор, подаю газ, вываливаюсь наружу и, конечно же, как положено, обалдеваю.

Но Сережа мне покою не дает, проводит контроль позы, контроль шага, контроль свободы жеста. Я все это проделываю, а у самого в голове, как сейчас помню, одно: «Мамочки! Мамочки!» Перед носом у меня Дева, руки-ноги подсвечены, и топчусь это я передним коньком по Южному Кресту. Вот уж воистину неустойчивая ситуация!

В корабле в полумагнитном жилете невесомость почти не ощущается, а здесь уже невесомость полная. Чувство такое, что меня опрокидывает, опрокидывает, хочется в комочек собраться, вот сейчас кубарем покачусь!

Ловил я эту штуку с перерывами три часа. Было это вроде игры в кошки-мышки. Ничего не видно, «тук» сейчас на солнечной стороне. На солнечную сторону я выходить не хотел. Уж больно глаза слепит.

Наконец объявился мой «тук»! Выплыл он снизу, засиял в глаза, огромный, как планета. Потихоньку разворачиваю корабль, чтобы «тук» сам ко мне в руки приплыл. Я с кошелем сижу и, вы знаете, не пойму, далеко мой «тук» от корабля или нет. Мерещится, что вот он передо мною, руку протяни — возьмешь. Даже пару раз кошелем хлопал зря.

Дождался все-таки, накрыл кошелем, ощущая — есть небесное тело солидных размеров, закрыл замок и — в корабль.

Кошель, он непрозрачный, но мягкий. На ощупь определил, докладываю на Землю: поймано цилиндрическое тело правильной формы, вероятнее всего, обломок какого-то спутника. Определил

ри стерильности. Порядок есть порядок. Поведение свободное, но не до беззакония.

Досиживаю я свою программу, и грызет меня неумное любопытство: что же это я такое поймал? Ломал я голову, ломал — ничего придумать не могу. На этих орбитах вроде бы никто ничего не терял. Я уж статистику потерь и аварий с Земли затребовал. Были даже разрушения старых спутников, но все это на нижних орбитах. Обломкам сюда никак не попасть.

На метеорит вовсе не похоже. Форма правильная, явно рукотворная. Может, обломок от инопланетного корабля? А может, это Синельников? Но нет, Земля, чувствую, тоже любопытствует. Задним числом уж я узнал, что конструкторам кошелей нагорело за то, что их непрозрачными делали. Велели мне показать кошель. Я его крутил перед камерой, крутил — академики аж крякают. И каждый раз предупреждают: «Не вскрывать!».

Долго ли, коротко — завернулся мой эллипс обратно. Все корабли такого типа, как мой, садились тогда на Луне. Там их использовали в качестве стройматериалов, а нашего брата отправляли на Землю на рейсовом порожняке. Сел я на Луну без приключений — и меня с моим кошелем мигом препроводили в сектор возвращения, на Гагаринскую.

Встречает меня целая депутация и 'вежливо изымает у меня мой «тук» в мешке. На вскрытие. А меня сразу на обследование.

Попробовал я рыпаться — медицинское начальство уперлось и ни в какую. И повели меня на тесты. И я требую, чтобы мне разрешили наблюдать вскрытие по стерео. Иначе не сосредоточусь на тестах. Добился — разрешили.

Вот, значит, вызывают меня к стерео. Кошель мой под колпаком. Финкель, знакомый мой, вместе в Бюрокане практику проходили, манипулятором орудует, народу толпа, все вокруг колпака сгрудились, мне ничего не видно. И звук отключен, попросить в сторону отойти нельзя, все руками машут, о чем-то спорят, и вид у всех какой-то недовольный.

— Ну, что? Насмотрелся? — говорит началь-— Я же тебе говорил, что ничего не поймешь. Ты лучше ложись на спину вот сюда и погляди вверх. Видишь, колечки висят на ниточках? Ну-ка, скажи, какое колечко ближе всех, какое дальше всех, какое выше всех, какое ниже всех, какое больше всех, какое меньше всех...

Володя Финкель явился в перерыв.

— Отколол же ты штучку, Саня! — говорит.

— А что такое?

ник.

Не заставляй,

говорит,

меня тебе рас

сказывать, что выудил ты в космосе не мышонка, не лягушку, а банку мясных консервов.

— То есть как? — говорю.— Какой же дурак ее там бросил?

— А вот так! —

говорит.

И насчет дурака

массу

почти килограмм, а вскрыть кошель до

приземления не имею права во избежание поте

ничего сказать не могу. А очень бы хотелось, потому что, как тебе, может быть, известно, банка эта выпуска 1910 года, город'Чикаго, фабрикант Армор.

— Что за ерунда?

— Ерунда не ерунда, а половина членов ко-

32