Костёр 1990-05, страница 10

Става весь день помнил помнил —

не вспоминал, а именно

— про то, первое письмо, которое сначала почему-то его обозлило, показалось идиотским розыгрышем. Он вдруг почувствовал, что это не розыгрыш. И что будет второе письмо.

Вечером мама вынула из ящика газеты и оставила их на холодильнике. Слава развернул «Вечорку»... Как хорошо, что он опередил маму — ведь там, между страницами, лежало письмо.

— Завтракать, Слава, завтракать,— кричит мама.

Ну что, малыш, как твое «ничего»?

спра

шивает папа у входящего на кухню Славы — гладко выбритый, пахнущий одеколоном утренний папа — с чашкой кофе в одной руке, с сигаретой —

U

в другой.

— «Ничего» как всегда. Грызем гранит науки. Со страшной силой.

Папа всегда говорил со Славой слегка иронично, но последнее время Славе стало казаться, что этот тон для папы — средство защиты. От чего, от кого?

— Слава, ты опоздаешь,— торопит мама.— Время!

Слава спешит в прихожую. Ну что же все-таки это за ...— Сережа,— доносится с кухни

девочка?

мамин го-

тебя

лос,— ты бы хоть сказал мне — сегодня ждать?

— Ой, Нин, я не знаю даже. Я позвоню.

...Может быть, Машуня Гадалова? Но Машунин взгляд бывает устремлен, как правило, в двух только направлениях. Либо на ее подружку Ерофееву (умная Ерофеева, сочинения пишет лучше всех),— либо — в зеркальце под партой. Что она там такого нашла — ну никак оторваться не может? В общем, как говорит папа, эта Машуня —

«пирожок ни с чем».

О, а может, это Кэтрин Горохова? Красотка? Как она один раз пришла в школу намазанная, а Вагонетка повела ее мыться...

Нет, это уже полный бред.

Вероника Чиж? Они когда-то ходили в одну группу в детском саду, и Вероника относится к нему как к старому приятелю. Да еще немного свысока так с ним разговаривает — словно она уже большая, шестиклассница, а он все еще дошколенок. Так уж, думается Славе, устроена человеческая психика. Не принимает она перемен. А перемены-то происходят!

Найти, отыскать. Это похоже на игру в прятки, только никто ведь не прячется. И эта девочка здесь, в их классе.

— Морозов, ты что все вертишься? — делает ему замечание Вагонетка. Слава соображает, что он уже на физике, что начался урок.— Надо выйти, подними руку, я не зверь, отпущу.

— Нет-нет, спасибо,— рассеянно отвечает Слава под хохот класса. (Сейчас бы обернуться, посмотреть, кто смеется, кто нет!..)

Сам, в одиночку, он ничего не придумает. С кем бы посоветоваться? С папой? С мамой? Иск-

— что они в этом понимают! Да они его

л ючено — просто засмеют. С Аликом?

Глава 6

По календарю уже давно была обещана зима. Но снег подолгу лежать не хотел, город не хотел из цветного становиться черно-белым. Шел дождь, и небо не замерзало.

То ли из-за странной такой погоды, то ли еще по каким обстоятельствам, то ли по одному, но очень значительному обстоятельству, именующемуся Конкордией, Аня заметила, что не только бегает по городу, как бегала всегда, но иногда даже летает. Не очень долго, совсем невысоко, но все-таки...

Когда подходил ее трамвай и дребезжал, чавкал — по маленьким улицам, огибая садики с чугунными оградами и детскими грибками, заворачивая за углы и соскальзывая с мостов,— нахо-

V

дило, накатывало на нее ожидание.

Как песок, взболтанный в стакане воды, оседает на дно, так ее ожидание оседало в тусклый полумрак скрипящих шкафов с потускневшими зеркалами, на полки сладко и затхло пахнущих старых книг.

Это был дом Конкордии.

В начале учебного года Аня написала письмо в детскую газету. Дурацкое такое было письмо — про то, что у них класс недружный и как, мол, всех подружить?

Тоже еще, «синдром Чебурашки». На самом деле Аню интересовал никакой не класс, а она сама. Друга у нее не было, вот в чем дело.

Даже Машуня — она, конечно, хорошая, своя,— но разве с ней Аня могла быть до конца откровенной? Аня чувствовала, что нет, не могла, что Машуня — просто приятельница. Этакое взрослое словцо, мамино, пахнущее мамиными духами, маминым утренним кофе — быстрым, мамиными телефонными разговорами —долгими.

Анино письмо попало в руки Конкордии...

Как все-таки хорошо, что в школе не проходят ни Тютчева, ни Баратынского, ни Ахматову,— никого из тех поэтов, которых в тот вечер, гуляя вместе с Конкордией по городу, Аня впервые услышала от нее.

Тот день был очень солнечный. Повсюду продавали яблоки. Ане так и запомнилось: запах яблок и Конкордия, несущаяся по высокой траве вслед за своей'эрдельтерьерихой Вяли, на одном с собакой дыхании. Они принеслись в какое-то специальное место для выгула собак, на дикий, не

уоранныи в камень, а оставленный одуванчикам и лопухам склон маленькой городской речки. И Вяли, на радостях кувырнувшись в речку, выскочила оттуда — вся в мазуте. А Конкордия сунула в открывшийся от изумления Анин рот большой белый одуванчик...

Мама называет Конкордию — инфантильная. Это означает, что вроде как Конкордия подделывается под ребенка, в данном случае, под нее, под Аню. «Эта твоя инфантильная красотка»... В первом и последнем Анином рассказе про Конкордию, про то, как они гуляли по городу, маму больше всего задело то, что Конкордия красивая.

Как бы Аня хотела, чтобы они познакомились,

8