Костёр 1990-07, страница 33

Увидел в гришаевских глазах, что, может быть, напрасно он понадеялся на такую тихую и радостную победу:

— А не уйдешь — у нас тут дружинники свои...

И сразу Гришаев увидел то, чего не видел никто.

В какой-то крохотной комнатке двое ребят, помогая друг другу, надевают красные повязки. Отчего-то Гришаеву сделалось противно.

— Оль,— он сказал,— я тебя прошу, ты не бойся. Давай уйдем из этого навозного места!

Ольга стояла потерянная. Вообще, как неживая. Сейчас она жалела обо всем: о том, что встретила Гришаева, о том, что привела его в свое любимое местечко, что поцеловала перед входом. Вообще — что вышла сегодня на улицу.

—Да говорю тебе: не бойся. Я отвечаю! Уйдем отсюда вместе.

Она покачала головой. И хлыщ этот подтвердил, даже и не стараясь нанести Гришаеву обиды:

— Не получится, милый...

Он мог немедля разнести всю эту халабуду. Но не хотелось пользоваться своей силой. Вернее, перед Ольгой неудобно было... И удивленно подумал: влюбился я, что ли?

— Олька, иди за мной!

^Сейчас же в руках его оказался лом — абсолютно натуральный, бывший не раз в работе, с концами, испачканными известкой и кирпичом. Музыка прекратилась, все замерли, только липовые дружинники не очень ретиво проталкивались сквозь эту немую сцену — видно, денежки свои отрабатывали. Да и кому охота сейчас была подходить к этому высокому неиспуганному парню с тяжелой железякой в руках. Как говорится, против лома нет приема... окромя другого лома. А другого лома поблизости не было.

Но Гришаев сделал не так, как они от него ожидали. Он вытянул лом перед собой на прямых руках, легко согнул его — так, что его побелевшие кулаки уперлись друг в друга, постоял так несколько секунд, потом разогнул лом обратно, до идеальной прямизны... Гришаев мог бы и разорвать его, словно кусок гнилой веревки. Но вместо этого плашмя бросил лом на каменный пол — прямо под ноги тому хлыщу. Вот это были децибелы, вот это был «хеви-метал».

— Пойдем! — Гришаев взял Ольгу за руку,— Ты их больше вообще не увидишь, если не захочешь.

Все расступались перед ними, будто рыбки перед ледоколом. А сзади, как водовороты, шелестел шепот: «Откуда лом-то?.. Лом-то откуда?.. Сантехники сегодня были».

Ни черта у вас тут не было, подумал Гришаев. А за спиною у них, следующим водоворотом, разносилось имя великого каратиста — все думали-соображали, не Гришаев ли это?..

Девятнадцатый век по праву считается веком великой русской литературы. Имена Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Толстого, Достоевского известны всему миру. Гораздо менее, даже русскому читателю, известны имена М. Д. Чулкова, А. С. Кайсарова, И. П. Сахарова, А. Н. Афанасьева... А ведь именно эти люди в конце восемнадцатого и первой половине девятнадцатого веков собрали и записали бесценные свидетельства русской культуры прежнего времени — сказки, легенды, предания,— знание которой и определило во многом необыкновенный взлет русской классической литературы.

К сожалению, почти семьдесят с лишним лет эти работы были практически недоступны современному читателю, и сейчас, заново открывая их, мы словно бы впервые погружаемся в прекрасный и грозный, величественный и таинственный мир русского фольклора.

Сборник «Русский народ. Его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия», составленный М. Забылиным в 1880 году,— в каком-то смысле сборник итоговый. Забылин использовал в нем материалы из таких книг, как «Абевега русских суеверий» М. Чулкова, «Быт русского народа» А. Терещенко, «Сказания русского народа» Й. Сахарова и многих других... М. Забылин стремится воссоздать мировоззрение русского человека в его целостности.

Многое в нем покажется нам необычным. Мы привыкли, например, видеть в Степане Разине только борца с эксплуататорами, а народное предание видит в нем и разбойника, и злого колдуна. Но противоречие это кажущееся. Оно обусловлено не разностью наших исторических знаний, а иными нравственными установками, с которыми наши предки подходили к осмыслению разинщины. В отличие от нас, они рассматривали деяния Разина с точки зрения христианской морали... И не принимали, не могли принять зла. даже когда оно и преследовало вроде бы благую цель.

К. НИКОЛАЕВ

кллды ат\т шим

ИЗ НАРОДНЫХ ПРЕДАНИЙ

Памятен Стенька народу. История рассказывает о нем одно, совсем другое говорят народные предания. В них он и богатырь, и чародей.

Еще до Разина, услышите на Волге, Ураков разбойничал, только давно уже это было. Стенька, совсем мальчишкой, лет пятнадцати в шайку к нему пошел из Ярославля и в кашевары поступил. Скоро не поладил он с атаманом. Идет раз судно купеческое, Ураков и хотел остановить, а кашевар кричит: «Брось, не стоит: бедно!» Тот и пропустил. Идет другое, Стенька опять кричит: «Бедно! Брось!» Пропустил атаман и это судно, озлился на Стеньку и ударил в него из пистолета, а Стенька хоть бы пошатнулся, вынул пулю да назад и подает: возьми, говорит, пригодится другой раз. Ураков со страху на земьупал, а шайка врассыпную, потому, такого чуда ей видеть и не доводилось. После того Стенька Уракова разряженным пистолетом застрелил и сам атаманом стал. И пошел Стенька разбойничать да вольничать...

Безбожник был Стенька: грабил он со своей шайкой и обители святые — монастыри, на все Бог Стеньку попускал, только раз остановила его Казанская Божья Матерь. Подошел он к Усть-Мед-

По книге М. Забылина «Русский народ, его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия». Москва, 1880.