Костёр 1990-07, страница 30

ка — она так и называется: «Минутка». Но это казалось Гришаеву как-то некрасиво — оказаться сейчас перед ней с пирожком и бульоном... «Неэстетично» — это материно слово всплыло на поверхность и стало толкать Гришаева в душу, как толкается какой-нибудь дурак в переполненном транспорте.

Нет, сперва надо было что-то сказать, просто обозначиться, что, мол, здравствуйте, я присутствую...

С довольно-таки глупым видом Гришаев стоял у фонарного столба — сам, как столб... Хорошо хоть Ольга никуда не уходила.

«Девушка, вы не меня ждете?» Или: «Мы, кажется, знакомы, да?» Эти и тому подобные остроумные начала были из репертуара того поколения, к которому принадлежал его отчим. И они вызвали бы у Ольги даже не смех, а просто ужас! На сигарете ее наросло достаточно пепла, и она могла теперь спокойно и красиво стряхнуть эту колбаску.

И тут он додумался. Сказал: пусть пройдет час с того момента, как мы познакомились... Сейчас же промелькнуло что-то, как бы удар темноты. Гришаев увидел, что они идут с Ольгой по Невскому — тут не перепутаешь — они шли по тому знаменитому мостику, на котором четыре бронзовых коня. Чего же мы успели сделать?.. Он не имел о том ни малейшего представления. Как проснулся. Посмотрел на Ольгу. Оказалось, она тоже смотрит на него, причем, как говорится, не без удовольствия... Улыбалась и малость вроде его исследовала. И тогда Гришаев спросил, что называется, наобум Лазаря:

— Может, это... зайдем чего-нибудь поедим?

— Ты сумасшедший, да? — Она засмеялась.— Мы двадцать минут назад так с тобой налопались!

Тут он и у себя в животе заметил тяжесть и сытость — вернее всего, от пирожков и бульона... Значит, все-таки была «Минутка».

— Я, понимаешь, Оль, это... дико люблю людей кормить... Ну, а чего ты тогда хочешь?

— Пойдем попляшем? — Тут на ее лице мгновенно появилась тень чего-то... подозрения како-го-то.— Только там... ну, вход в общем не бесплатный...

А, понятно: подумала, что Гришаев денег жалеет. И увидел, как ее рука в кармане сжимает свернутую в несколько раз трешницу. Опять он почувствовал растерянность, полную невозможность объясняться на эту тему. И сказал себе: хочу, чтобы мы оказались еще через час!

И они оказались. Это была какая-то окраина. Гришаев вылез из автобуса, подал ей руку, и больше она его руки не отпускала — так они и шли... Полуулица, полушоссе. Дома стояли вдали, через строительный пустырь, по которому им и предстояло идти, Ольга почти невесомо тянула Гришаева за собой. Они шли и слегка проваливались: земля только сверху покрылась морозной коркой, а внутри была мягкая... глиняная, как подумал Гришаев, и улыбнулся.

— Ты чего? — спросила Ольга. И не стала дожидаться, пока он ответит: мальчишки ведь не сразу отвечают, им же надо отвечать остроумно. А

Ольге некогда было ждать, она уже волновалась — как сейчас придет туда, в толпу, в музыку... Ей нравился Гришаев — это он хорошо слышал. Хотя бы через ее пальцы, которые сжимали его крепкий спортивный палец.

— Вон, видишь кафе, да?

— Какое кафе?

Впереди были только огромные, как во всех новостройках, дома.

— Да вон же, двухэтажная хибара... Кооператоры. У них днем-то пусто, а зато вечером они сдают ребятам под диско. А те половину им, а половину... с нас.

— С кого?

— Ну, кто придет.... Там только дороговато...— Ее пальцы ослабли, и Гришаеву самому пришлось ловить их.

— Да все нормально, Оль!

Теперь они шли молча, потому что это ее глупое девчоночье волнение передалось и Гришаеву. Ему хотелось сказать себе: ты-то чего волнуешься? Ты — который что захочет, то сделает.

Перед кафе, из которого не вылетало ни звука, ни света, лишь неоновая подбитая вывеска: «Каф» кое-как освещала дверь и черные, занавешенные черным окна, Ольга вдруг остановилась, подняла руки, потянула Гришаева за шею.

— Зачем? — спросил он довольно глупым голосом.

25