Костёр 1990-10, страница 32

Послушай.

Марк прислушался, и по спине у него пробежал зловещий холодок. Может, Эска и был прав, говоря о призраках,— где-то в заброшенной крепости кто-то насвистывал мелодию, которую Марк прекрасно знал, Не раз он маршировал под эту песню, она была старая, но ее любили в легионах, и, непонятно почему, она пережила многие другие песни, которые были тогда в ходу у солдат, а потом надоедали.

Когда я встал под знамя орла (Не вчера ль я под знамя встал?),

Я девушку из Клузия У порога поцеловал.

В песенке было еще много куплетов, перечислялись все девушки, которых герою песни довелось целовать в различных уголках империи, но в тот момент, когда Марк решительно шагнул к двери, свист прекратился, и голос — хриплый, странно медлительный — пропел сразу последние куплеты:

Поцелуи галлиек — золото губ, А испанок — меда глоток, А фракийки нежней лесных голубей, Да тебя же ловят в силок,

Но все-таки ту — из Клузия, . Оставленную в Клуизии, Тот поцелуй в Клуизии Ни на миг я забыть не мог.

Дорога, дорога и все двадцать лет позади, Но все-таки та, что из Клузия, До сих пор у меня в груди.¹

Завернув за угол барака, они вдруг очутились лицом к лицу с певцом. Марк и сам не знал, что или кого он ожидал увидеть. Быть может — пустоту, и это было бы хуже всего. Но то, что он увидел, приковало его к месту от изумления: человек (да, человек, а не призрак) стоял перед ними и держал под уздцы лошадь в грубой попоне.

Незнакомец при виде Марка и Эски остановился и настороженно уставился на них, вздернув голову, как олень, почуявший опасность. Охотничье копье он держал наперевес, словно для атаки.

— Я вижу, охота была доброй, друг, указал на тушу молодой косули, переброшенную через спину лошади.

— Не слишком плохая, но бывает лучше, отозвался незнакомец.— Лишнего мяса тут нет. Что вы делаете в Трехгорье?

— Мы здесь заночевали. Мы не знали, далеко ли до ближайшей деревни. Но разве Трехгорье

не принадлежит всем? Или оно собственность только ворона, или ящерицы, или же твоя?

Человек ответил не сразу, медленно и нерешительно он перевернул копье острием вниз.

— Должно быть, ты — Целитель больных глаз? Я слыхал про тебя,— сказал он наконец.

— Да, это я.

— Хорошо, я присяду к вашему костру.

Мгновение спустя все трое очутились опять

в прежнем укрытии.

...Незнакомец опустился на колени перед распростертой косулей и принялся свежевать ее длинным охотничьим ножом. Марк был в недоумении. Человек этот ничем не отличался от своих соплеменников, и однако же он пел «Тот поцелуй в Клузии» на хорошем латинском, и когда-то, много лет назад, если судить по заросшему шраму, его посвятили в степень Ворона Митры.

Конечно, он мог подхватить песню у легионеров, которые стояли тут раньше, он был немолод...

Охотник отвернул большой лоскут кожи на боку и бедре косули, потом отрезал несколько толстых ломтей мяса, а .бесформенный кусок с шерстью швырнул собакам, ждавшим возле. Потом он закопал в горячую золу отрезанные на одного ломти, вытер жирные руки и, присев на пятки, стал пытливым взглядом всматриваться в лица путников.

— Спасибо за жар вашего костра,— сказал он уже не таким грубым тоном.— Сдается мне, я мог перевернуть копье и раньше. Только я не ожидал никого тут встретить, в Трехгорье. Столько лет прихожу сюда охотиться и ни разу не встречал здесь людей.

— А теперь встретил сразу двоих. И раз уж мы лелим один костер, не мешает узнать имена друг друга. Я — Деметрий из Александрии, путешествующий глазной лекарь, как ты уже знаешь,