Костёр 1990-10, страница 35

Шестьдесят лет назад, когда солдаты, выполняя приказ прокуратора, изгнали иценскую царицу. Ее звали Боудикка, может, ты слыхал про нее? Как передают, она тогда прокляла их и весь легион за то, как они с ней поступили. И это было не очень справедливо, ведь они действовали по приказу прокуратора, проклясть надо было его. Но когда женщина считает, что ей причинили зло, она не будет разбираться, куда направить удар, главное — ударить побольнее. Я-то сам не очень верю в проклятья, во всяком случае, не верил раньше. А поди ж ты — легион искрошили, когда поднялось восстание. Потом восстание подавили, царица приняла яд, и, может быть, ее смерть придала силу ее проклятью. Легион сформировали заново, он опять окреп, но прежним уже не стал. Может, если бы перевести его в другую местность, это бы его спасло. А так, когда легион год за годом, поколение за поколением стоит среди племен, которые считают его проклятым, ничего хорошего не выйдет. Мелкие неприятности раздуваются в крупные, вспышки болезней приписываются действию проклятья, а не болотным испарениям. А испанцы — народ легковерный. Когда я попал в легион центурионом, за два года до его гибели,— а вышел я из рядов Тридцатого, отличного, легиона,— корка у испанцев была еще цельная, но сердцевина насквозь прогнила.

Гверн сплюнул в костер.

— Сперва я пытался бороться с гнилью в моей центурии, а потом... потом борьба стала доставлять слишком много хлопот. Последний легат был человек жестокий, твердолобый, безо всякого понимания — хуже нельзя было и поставить

mf

во главе такого легиона. Вскоре после его прибытия император Траян убрал из Британии слишком

О

много войск сразу для вечных своих кампании в других местах, а нас оставили удерживать границу. И сразу же мы почувствовали, как племена зашевелились вокруг нас, как перезрелый сыр. И тут Траян умер, и племена восстали. Весь север охватило восстанием. Едва мы подавили бригантов и иценов, как нас послали в Ва-ленцию усмирять каледонцев.

Две наши когорты стояли в Германии, мы уже понесли большие потери, одну когорту оставили в Эбураке, и бригантам ничего не стоило бы расправиться с нами. Так что нас, идущих на север, осталось меньше четырех тысяч. А тут еще легат, как обычно, стал вопрошать богов, и священные куры не пожелали клевать бобы. Мы решили, что обречены, а когда выступают в поход в таком настроении, ничего хорошего не жди.

Уже наступила осень, почти с первых дней этот гористый край окутывал туман, и, пользуясь туманом, племена изводили нас наскоками. До настоящих схваток, правда, дело не доходило. Они, как волки, висели у нас на флангах, пускали стрелы из-за. каждой кочки с мокрым вереском, а после исчезали в тумане раньше, чем мы -успевали вступить с ними в бой. Отряды, высланные им вдогонку, никогда не возвращались.

Спасти нас мог только такой легат, который сам умел бы воевать. Но наш легат бои видал

только показательные, на Марсовом поле, и был до того заносчив, что не желал слушать боевых командиров. Мы потеряли еще одну тысячу солдат — умершими или дезертировавшими. Старые укрепления разваливались, запасы воды давно истощились, а северные племена успели накопить силу. Варвары сидели под стенами крепости и выли, как волки на луну. Одну атаку мы выдержали. Потом скатили мертвецов в речку, и когда варвары отошли зализывать раны, выбрали оратора, пошли к легату и сказали: «Теперь мы постараемся договориться с татуированным народом, чтобы они нам 'дали уйти. Валенцию оставляем в их руках, нам на нее наплевать». Больше половины легиона взбунтовалось, и многие из моей центурии тоже.— Гверн отвел взгляд от огня и повернулся лицом к Марку.— Меня среди них не было. Клянусь Владыкой легионов! Я тогда еще не покрыл себя позором, еще держал в узде тех, кто оставался мне верным. Легат посоветовал мятежникам сложить оружие, которое они подняли против своего орла, и поклялся, что никого не подвергнут немедленной расправе, даже зачинщиков; поклялся, что, если .мы впредь будем выполнять свой долг, он по возвращении честно перечислит в рапорте и плохое и хорошее. Как будто могла идти речь о возвращении! Но даже если б нам и был открыт путь назад, время обещаний прошло. С того момента, как когорты взбунтовались, отступления уже не было, все отлично знали, каков будет приговор сената...

— Казнь,— тихо проговорил Марк, когда Гверн запнулся.

Да, казнь. Страшно тянуть жребий из шлема и знать, что одна соломинка из десяти означает смерть, и того, кто ее вытянет, забьют камнями.

Так что окончилось схваткой. Вот тогда и уби-

•г

ли легата. Он был храбрый человек, хотя и грубый. Он вышел вперед без оружия (за спиной у него стояли знаменосец и безбородые трибуны) и обратился к толпе, призывая солдат вспомнить свою присягу. Тогда один из солдат ударил его копьем, и тут уж стало не до разговоров...

Через укрепления тучами повалили бритты довершать кровавое дело. К рассвету в крепости едва набралось бы в живых на две полные когорты. Остальные погибли. Не все, нет! Многие ушли через крепостной вал вместе с бриттами. Вполне вероятно, что они сейчас живут по всей Каледонии, как я, с местной женой и сыновьями.

Едва рассвело, твой отец созвал тех немногих, кто остался; мы все стояли на площади с мечом в руке. Наспех посовещавшись, мы решили вырваться из старой крепости, ставшей смертельной ловушкой, и постараться донести орла до Эбурака. Договориться с варварами и думать было нечего. Они нас теперь не боялись. К тому же у всех у нас жила надежда: если мы пробьемся с боем, сенат не сочтет нас опозоренными. Варвары той ночью пировали — так низко мы пали в их глазах. И пока они