Костёр 1991-01, страница 19

4

И. КОНЯЕВ

Рисунки К. Почтенной

Сколько помню себя — всегда говорили о деревне. О том, что надо ее возрождать, надо перестраивать, надо механизировать, надо укрупнять, надо... Впрочем мало ли чего было нужно от деревни в послевоенные годы?

Но я сам вырос в небольшом поселке на Онежском озере, и я помню, как вначале уклад — добро

и благость, а следом и достаток исчезали под эти разговоры из деревень. Еще труднее и больней уходила с нашей земли красота. Не сразу выжили мощные гусеничные трактора зелень с деревенских улиц, не сразу омертвели ставшие в стороне от больших дорог хуторки, не за один год позарастали гнилой ольхою лесные дороги и тропинки. Не сразу: «Овчинка выделки не стоит!» — прозвучали пренебрежительные слова о нашей северной земле.

Эта пословица особая для меня.

Хотя отец и работал учителем в школе, но жили мы, как все, и как все в поселке, держали корову, овец, теленка. Картошка, молоко, мясо — все было свое. Своей была и часть одежды на нас. Мать стригла овец, зимними вечерами пряла нитки и вязала нам из них рукавицы, свитера, из этой же шерсти были скатаны валенки. Овчины тоже не пропадал!!. Долгие годы отец ходил в полусамодельном полушубке.

Но погом все изменилось.

Скорнях, чго жил у нас в поселке, перебрался в город, да и овец сразу вдруг стало меньше у нас в поселке. При Никите Сергеевиче Хрущеве ввели такой налог, что разорительно стало держать их. И все-таки еще несколько лет две-три овцы были у нас. Только некуда стало девать овчины. Правильно ведь сказано в пословице про овчинку, которая не стоит выделки. Чго пошьешь из нее? Лучше и не связываться.

Но хотя и отец и мать понимали это, инерция крестьянской рачительной жизни, з которой не пропадает ничего без пользы, жила в них, и шкуры они не выбрасывал.!, обсуждали, что ложно накопить овчинки и свезти «з деревню Лябушки, где жил еще один старик-скорняк, надо только подкопить побольше... Но не подкопили, не свезли, а потом и старик тот в Лябушках умер, никому не передав своего ремесла, и так и висели овчинки

у нас на чердаке. Засыхая, превращались они в волосатую жесть.

И сейчас мне кажется, что и не овчинки это были, а сами пословицы, вобравшие в себя мудрость и красоту народной жизни, засыхали на нашем чердаке.

Много лет спустя, вернувшись на лето в свой опустевший после смерти родителей дом, я выбросил негодные, гремящие как железо, запылившиеся овчины.

Помню странное чувство облегчения, когда схватились огнем на пустыре за домом шкуры наших Буренок и Ночек, так и не выделанные, негнущиеся овчинки. Но скоро едко потянуло от костра, и пришлось спрятаться в доме от черного, едкого дыма засохших пословиц.

Все взаимосвязано в мире. И засохшие пословицы, и обезлюдевшие деревни, и отмирание древних умений.. И сейчас, когда снова заговорили о возрождении села, когда приняты новые, нужные законы о земле, главное, быть может, не только наполнить деревню фермерами и арендаторами, а и возродить народную культуру. хИногое, правда, исчезло без следа, и собирать приходится по крупицам...

Уже две недели ездили мы по колхозам, но так и не довелось пока попробовать знаменитого здешнего меда. Это было тем более досадно, что повсюду мы зидели ульи, небольшие пасеки.

Но скучнели хозлеза их, едза заходил разговор о меде.

— Болеют сей го а пчелы...— вздыхая, объясняли они. — Привязалась зараза какая-то... Прямо эпидемия. У всех пчелы больны. Даже из ульев

не вылезают.

Угостил нас медом только мельник, хозяин последней в области действующей водяной мельницы.

14