Костёр 1991-01, страница 20

— Пчелы-то? — переспросил он. — Не, не болеют у меня они. — Он усмехнулся. — Я ведь не продаю мед, так только, для себя да еще угостить кого и держу. Вот они и "не болеют.

— Что это? — спросил я. — Поверье такое, примета?

— Какая примета?!

— Ну, это... Что если не продавать мед, то и пчелы болеть не будут?

— Может, и примета... — подумав, ответил мельник. — Но если и примета, то очень правильная. Тут же дело такое — если продавать начнешь, трудно уже от соблазну удержаться. Побольше выкачать хочется. Вот и выкачивают до остатка, а пчелам на зиму сахар ставят. Оно, конечно, и ничего, и на сахаре вроде бы живут пчелки, а только уже не те... И летают не так, и болеют часто. Всякие пустяки к ним привязываются. Тут уже и не уследишь за ними. Потому и получается, что если и примета это, то примета верная.

— Ну, не все же такие... — сказал я. — Есть ведь пчеловоды, которые и мед продают, и не выкачивают его все равно до конца. Оставляют пчелам...

— Да я и не говорю про всех... — вздохнул мельник. — Я про себя говорю.

С комбайнером Николаем Сергеевичем Овчинниковым я провел целый день. Колючий и душный день страды...

Сам Николай Сергеевич уже подошел к своим шестидесяти годам, скоро ему на пенсию, но замена для. него есть. Весь день нахваливал Николай Сергеевич своего сменщика.

— Очень старательный парень! — говорил он то и дело. — Просто замечательный, хоть и не местный. Любит работу, а главное, серьезный очень. Редко когда улыбнется...

К концу дня я увидел и самого сменщика.

Это был высокий, русоволосый и неулыбчивый мужик лет тридцати. На Псковщину он переехал четыре года назад из Ленинграда, а сам он — ярославский. '

— В общаге

жил...

ооъяснил он.

— А с

семьей какая там жизнь?

— А чего же не к себе, а сюда? — поинтересовался я.

— Дом здесь дали... — коротко ответил парень и полез на комбайн.

— Да он же с Пешехонья! - улыбнулся Николай Сергеевич. — А там знаете как все? Слушай, Петрович, это правда, что у вас корову, перед гем как забить, hi чгрдак затаскивают?

— Не знаю... —не улыбнувшись, ужз с ком

байна, ответил сменщик. — Давно уже у себя не был, может, теперь там и так. А раньше нет... Раньше такого не было.

Он завел комбайн и медленно двинулся по полю. Опустилась жатка и закрутилась, подбирая в себя наполненные золотым зерном колосья.

— Вот он какой... — провожая взглядом комбайн, сказал Николай Сергеевич. — Сменщик...

И непонятна мне была интонация, с которой произнес он это слово.

Да найдете, найдете вы мой дом! — сказал агроном. — Я'в двухэтажке живу. Ну в том доме, который возле «Сказки»...

— Какой сказки?!

— А вы спросите, когда искать меня будете.

«Сказку» вам любой покажет!

__

Действительно, вечером я без труда разыскал «Сказку».

Ею оказался небольшой деревянный домик, поставленный на полозья-бревна и густо осыпанный кружевами резьбы.

Веселый дымок завивался над трубой.

В домике, как объяснила словоохотливая повариха, размещалась кухня. Здесь готовили обеды для комбайнеров.

— А сделали-то ее для школьников. У нас тогда лагерь был, там, у речки... Вот покойный Фера-понтыч и смастерил ее для робят.

—- Значит, с тех пор и зовете ее «Сказкой»? — усмехнулся я.

— А как же? — повариха чуть нахмурилась.— Сказка и есть самая настоящая. Лагеря, почитай уже сколько лет нет, а она живет. И ведь куда только не тягали ее. Трактор подцепит и тянет куда надо.

— И это с печкой-то?! —

— С печкой! вариха.

— изумился я. с гордостью подтвердила по-Я поначалу боялась, а теперь так и внимания не беру. Труба качается, а я еду и кашу варю. Говорю же, Ферапонтыч клал. Чего бояться? Крепкая...,

И она вздохнула тяжело, вспоминая, должно быть, этого своего Ферапонтыча.

— Вот... — сказала она. — Такой и был человек. Выдумщик, на все руки мастер. Я простился и вышел.

Надо было идти к агроному, с которым мы договорились сегодня встретиться. Идти в двухэтажный каменный дом, который стоял в нынешнее

лето возле «Сказки».

Возле сказки, сложенной неведомым мне деревенским умельцем Ферапонтычем...

Псковская область

15