Костёр 1991-01, страница 29

* * *

Обычно я выхожу гулять сразу после школы, а часам к шести возвращаюсь домой и делаю что-нибудь из уроков. «Что-нибудь» — потому что еще в четвертом классе я поняла, что сделать все уроки совершенно невозможно. Странно, как этого не понимают учителя. А может быть, и понимают, но просто делают вид что не понимают? Мы притворяемся перед ними, что готовим все уроки, а они перед нами, как будто думают, что это возможно и даже необходимо. Забавно, правда?

В тот день нам было задано сочинение.

Черновик я написала, как мне показалось, довольно быстро, но когда посмотрела на часы, обнаружила, что уже почти семь. Осторожно, чтобы не привлекать внимания бабушки, я накинула куртку, влезла в старые туфли (в полосе всегда грязно) и выскользнула за дверь.

Вечернее солнце стояло низко и вся «полоса» была полосатой от теней. Тени были длинные и разноцветные. Встречались густо-синие, черные, фиолетовые, жутко-багровые, коричневые, а туалет, выстроенный из непрозрачных стеклянных кирпичей, отбрасывал тень совсем уж странную, переливающуюся всеми красками.

Мне захотелось посмотреть, какую тень отбрасывает бутылочная гора, и я отправилась к ней. Обычно я ходила туда через «парк», в котором под тенью старых лип буйно разрослись кусты черной смородины, но в сумерках он показался мне неприятно темным, и я решила идти другой дорогой — вдоль путей, мимо длинных, полуразвалившихся складов-сараев.

Сквозь щели в стенах сараев, наискосок через углы пробивались лучи заходящего солнца, и поэтому тени от них тоже были не сплошными, а полосатыми. Вдруг одна тень на моих глазах раздвоилась.

Я остановилась и вгляделась в эту раздвоившуюся тень. Одна тень была настоящая, а другая оказалась мальчишкой, худым и черным. Он смотрел на меня черными глазами, и карманы его грязной куртки оттопыривались. Наверное, он прятал там кулаки. По виду мальчишка был мой ровесник, и ростом приблизительно с меня, только очень худой и щуплый. Вообще-то мне трудно знакомиться с незнакомыми людьми, но тут мы стояли напротив, разглядывали друг друга и не заговорить было бы прямо неудобно. Когда я об этом подумала, то совсем уж было собралась заговорить, но мальчишка опередил меня. «Ты чего здесь делаешь? Вали отсюда!» — хриплым, каким-то непохожим на него голосом сказал он. «Чего это я буду валить?» — удивилась я. «Вали, я сказал! — прямо-таки завизжал мальчишка. — А то сейчас как врежу, жива не будешь!» И он вытащил из карманов сжатые коричневые кулаки. Я не испугалась, хотя и знала уже, что любой мальчишка такого роста сильнее меня. Но этот был такой тощий и узкий, что я, наверное, справилась бы с ним, если бы дело дошло до драки.

«Что ж — врежь! Авось полегчает», — сказала я и посмотрела ему прямо в глаза. Это был верный прием. Все мальчишки в старой школе от него

скисали. Ну как, в самом деле, ударить человека, который сам тебе это предлагает, да еще и не защищается! Но это был какой-то странный мальчишка. Он толкнул меня в плечо и несильно стукнул по шее. «Убирайся отсюда, с-сука!» — зашипел он. Я улыбнулась. Он был похож на нашу кошку Муську, если ее долго дразнить и не давать вцепиться. Потом к ней еще два часа нельзя притронуться — она сразу подпрыгивает, ощетинивается и шипит.

«Послушай,— сказала я как могла спокойнее.— А чего ты так нервничаешь? Это место ни твое, ни мое. Я тебе не могу запретить играть здесь, но и ты мне не можешь. Мы с тобой можем, конечно, подраться. Но только это непорядочно — с девочкой драться. Я здесь всегда гуляю, а живу вон в том доме. Если ты хочешь, мы можем с тобой вместе во что-нибудь поиграть, а если не хочешь, так и не надо. Я хожу где хочу, ты ходишь где хочешь — чего делить-то?» — «Вали отсюда!» — упрямо повторил мальчишка, но я поняла, что драться он уже не будет. «Послушай, а чего ты на меня злишься? — спросила я. — Что лично я тебе плохого сделала?» Мальчишка ничего не ответил и уже не смотрел на меня исподлобья, а оглядывался по сторонам,— кажется, собирался удрать. Вдруг одна из досок в стене сарая отодвинулась и в образовавшуюся щель протиснулся еще один мальчик, помладше первого и очень странный. «Васька, ты скоро придешь? Я жду, жду...» — тихо сказал он и застыл на месте, увидев меня.

Если первый мальчишка, Васька, был только немного слишком худой и грязный, но в общем-то обыкновенный, то второй мальчик поразил меня с первого взгляда. На вид ему было лет шесть, одет он был в какое-то странное стеганое пальтишко, подпоясанное широким армейским ремнем. Присмотревшись, я поняла, что его пальто — это просто ушитый ватник с обрезанными рукавами. У мальчика была огромная голова, широкий, словно сплюснутый сверху, нос и огромная копна черных, жестких даже на вид волос, торчавших в разные стороны.

Васька, увидев мальчика, вздрогнул, внимательно и как-то по-настоящему угрожающе посмотрел на меня и сказал: «Я те столько раз говорил, отродье проклятое, не вылазь! Вечно беду наведешь. Чтоб ты сдох, неслух проклятый!» Слова были злые, но голос не злой, а какой-то безнадежно усталый. Мне вдруг почему-то сделалось жаль Ваську. И маленького мальчика тоже. Я присела на корточки и, как трусливого щенка, поманила его пальцем: «Иди сюда, чего ты меня испугался, я тебе ничего плохого не сделаю. Иди, поиграем». Мальчик склонил набок растрепанную голову и неуверенно шагнул вперед. «Назад, стервец! — заорал Васька. — А ты... ты! Я повторять не буду!» — «Не ори! — строго сказала я, стараясь говорить таким голосом, каким бабушка успокаивает самых капризных своих пациентов. — Объясни по-человечески, чем я тебе мешаю. Чего ты боишься?» — «Заложишь кому... убью... стерва!» — резко выдыхая каждое слово, сказал Васька. «Во-первых,

24