Костёр 1991-01, страница 34

лечат, развлекают... Неужто ж бродягой лучше? Без крыши, без жратвы?» — «И из приютов, Алеша, и из наших детских домов бегут от одного и того же. И вовсе не от голода. У Макаренко в коммуне тоже не жирный кусок был. Бегут от бесчеловечности. Понимаешь? Бес-человечность! Это когда есть еда, одежда и всякое другое, но нет — человека. И не только вокруг, но и в тебе самом его никто не видит».— «Но почему?» — спросил Алеша и как-то смешно вздернул плечи к ушам. «Хотел бы я знать... — вздохнул Петр Алексеевич и обернулся ко мне: — Иди!» — «Как — иди?» — не поняла я. «Очень просто — иди домой,— повторил он, не замечая удивленного взгляда Алеши.— Курицу возьми. И подумай над моими словами... Тебе одной тут не справиться... Даже нам, взрослым... и то... В общем, если что, заходи... И еще — скажи своему другу: воровством прожить нельзя. Когда-нибудь обязательно попадешься...» — «Хорошо, спасибо, я передам»,— вежливо сказала я и тут

же поняла, что выдала себя. Но Петр Алексеевич как будто бы ничего не заметил. Он снова взял в руки два апельсина, зажал между ними третий и вдруг подбросил его в воздух, перехватил оставшиеся апельсины в одну руку, подбросил, поймал... С минуту он жонглировал апельсинами, а мы с Алешей завороженно смотрели на него. Потом сказал: «Лови!» — и по одному перебросил апельсины мне. Алеша молча протянул сверток с курицей. Я зажала его под мышкой и вышла. На душе было так противно, как будто я отобрала у первоклашки деньги на завтрак или заняла в автобусе старушкино место.

Васька стоял в тени, прислонившись спиной к сараю, и курил. Заметив меня, он вздрогнул. «Успокойся, Васька, все в порядке»,— уныло сказала я, показывая курицу. «Хвост есть?» — прошипел Васька. «Какой хвост?» — не поняла я и обернулась, осмотрела сзади свои штаны. «Да не здесь хвост, дура! За тобой хвост!» — «Сам ты дурак! — разозлилась я.— Забери свою

29

/