Костёр 1991-01, страница 39

как лошадь в буран, причуивался к снегу. Не повеет ли где дымом жилья, конским навозом или смолой сосны, чтобы на запах выйти к людям.

И, уловив среди снежной мертвой свежести — справа от себя — горечь дыма, круто повернул направо.

Идти стало легче. Под ногами заблестел лед, вылизанный ветром. Дети увидели четырехугольную прорубь, ту самую, которую час, или два, или три назад опустошил Никита.

А рядом — на застругах — свои давние следы.

— Мы никуда и не ушли! — заплакал Никита и лег на лед.— У меня уже сердце останавливается. А может, и остановилось давно. Я давно живу без сердца.

— Вставай, Никита,— попросил Алеша.— Вставай — простудишься.

— Я не встану,— не сразу отозвался Никита.— Я спать хочу. У меня глаза слипаются.

— Если ты не трус, то встанешь! — рявкнул Алеша громовым голосом, какого он не ожидал сам от себя.

Никита разлепил глаза и спросил:

— Что? Что?

— Если ты не трус,— твердо повторил Алеша,— то встанешь.

— Это не твои слова, а мои,— трудно ворочая языком, напомнил Никита.— хНои, а не твои...

— Были твои, а стали мои! — отрубил Алеша и попытался поднять безвольное грузное тело Никиты.— Ну, пожалуйста, вставай, а то замерзнешь. Ты себя-то хоть пожалей! Ты же засыпаешь, замерзаешь...

— Да нет,— тянул Никита, но с помощью Алеши нехотя поднялся на ноги и, покачиваясь от ветра и собственной слабости, заплакал:

— Да не держат меня ноги, не держат!

— Если ты не трус, то выдержат!

— Да?..

Тут из снежной мглы появился великан с закуржавевшей бородой и синими глазами — охранник лугов Никанор — и сказал:

— Сейчас же пойдемте, ко мне в тепло. Погодите, я только вершу проверю. О, да вь:, никак, уже собрали рыбу для меня? Славно. Да она чего-то у вас быстро заледенела. Все рыбы — как колотушки. Ну да ладно. Мне разрешено одну вершу держать. Вот она меня и кормит маленько.

Жилье Никанора — просторная землянка с кирпичной печкой — оказалась совсем рядом. Всю землянку снегом замело. В двух шагах можно пройти и не заметить; если бы не труба, из которой шел дым. Видимо, его-то и почуял Алеша на подходе к озеру.

В землянке ребята отогревались.

Жарко-прежарко Никанор топил печку-одноко-ленку; плясало пламя; гудел ветер в трубе на разные голоса; и все они - эти голоса — были хотя и дикие, но добрые.

Холод долго-долго выходил из ребят, и окончательно он вышел, когда Никанор накормил гостей ухой с перцем. От нее пот прошиб Никиту, а у Алеши щеки еще долго цвели, как маки.

Вместе с ребятами оттаяли и отогрелись рыбы из верши. Сейчас они шевелились и прыгали в тазу, отчего таз звенел, а Никанор на этот звон одобрительно улыбался.

— Никанор Кондратьевич,— сказал Алеша.— Вы говорили про пшено какой-то женщины... Мы ничего не поняли.

— Говорил,— согласился хозяин, выбирая рыбьи косточки из бороды.— Говорил — не отпи-раюся! Остерегал вас от рыбалки. «Пшено нерадивой женщины». По-мордовски будет слово в слово «Телаи авань ямкст». Это поземка будет по-русски. Почему поземку эдак зовем? Красивый парень сватался к одной женщине. Верховный Бог отговаривает: «Не советую. Женщина она нерадивая. Неумеха. Ни варить кашу, ни рубаху заштопать толком не может. Сколько у нее мужей было, и все ушли». Парень говорит: «Я уж к ней сватов посылал. Завтра свадьба у нас!» Верховный Бог головой качает: «Ой, какой ты прыткий!» Назавтра парень поехал жениться и не проехал... Нерадивая женщина устряпалась, пшено рассыпала. Вот оно всё дороги жениху перемело. Так и не женился на ней и дома остался сидеть. Вот и вы, мужики, так же смотрите на поземку... Если поземка дороги путает — дома сидите.

Трещал огонь в печи.

Эту ночь под косматым полушубком Никанора ребята спали крепко.

Пожалуй, так, как никогда в жизни.

Сквозь сон они слышали, как хозяин хлопочет по хозяйству, откапывает землянку от снега, кастрюлями бренчит, но проснуться не могли.

И во сне, как и наяву, ребята наслаждались теплом человеческого жилья.

Окончательно проснулись они ближе к полудню. Единственное окошко в землянке было ярким. Будто оно само по себе — дневное светило.

— Выспалися? — спросил Никанор.— А то давайте еще, пока спится. Спите досыта, пока молодые.

Он накормил их ухой с перцем и перед дорогой дал каждому свежей рыбы поровну.

— Отцу и матери от меня кланяйся,— наказал он Алеше.— Чего они ко мне в гости-то не заходят? Соседи все же.

— Зайдут,— пообещал Алеша. — Теперь зайдут обязательно. И вы к нам заходите почаще.

— Зайду,— пообещал и Никанор.— Гости на госги — радость к радости!

Засмеялся и показал дорогу:

— Вдоль леска пускайтеся. Ну, с Богом, мужики.

— Спасибо, Никанор Кондратьевич,— хором поблагодарили ребята синеглазого великана и поехали домой.

Теперь они ехали рядом.

Голубели снега в застругах и свеял, как в июле песчаный берег большой реки.

Лес сверкал смежными одеждами и молчал; и что-го веселое и виноватое было в его молчании.

Рисунок О. Милениной