Костёр 1991-03, страница 7

день гораздо больше, чем обычно. Благодаря Жеке и тому, что был такой день.

Проходя по улицам, я все время пыталась вспомнить, что я слышала про эти дома и памятники от мамы, во время экскурсий, на которые меня таскала бабушка, и что читала в книге «Знаешь ли ты свой город?» И мне было очень стыдно, потому что оказалось, что я не помню почти ничего, а если что и помню, то все это какие-то мелочи, не имеющие к делу никакого отношения. Самое главное — кто и когда построил — я забыла начисто. На всякий случай я перечислила Ваське всех известных мне архитекторов, а Васька спросил, был ли среди них хоть один русский. Я поднапряглась и вспомнила, что был — Захаров. Васька очень обрадовался и спросил, что этот Захаров построил. Я наугад сказала, что Адмиралтейство. Васька несколько секунд, сощурясь, смотрел на блестящий адмиралтейский шпиль, потом сплюнул сквозь щель в передних зубах и сказал: «Ничего! Подходяще!»

На площади Декабристов я вспомнила, что Медного всадника делали целых два скульптора — мужчина и женщина. «Представляешь, все — мужик, а голову — женщина,— сказала я Ваське.— Жаль только, фамилии забыла».— «Ничего,— сказал Васька.— А чью голову — лошади или этого, Петра?» Я смутилась, потом подумала и честно сказала: «Не знаю. Но, наверное, лошади. Она, наверное, специалистка была по лошадям. А Петра — что ж, если все остальное сделал, чего голову-то кому-то другому отдавать?.. А еще знаешь,— почему-то вспомнила я.— Есть такая картина «Мишки в сосновом лесу». Так там тоже два художника рисовали. Один — Шишкин — лес, а другой — мишек. Видно, Шишкин мишек рисовать не умел».— «Шишки в сосновом лесу»,— сказал Жека и засмеялся. Мы с Васькой тоже улыбнулись. .

Про Медного всадника я вспомнила еще, что он стоит на трех точках опоры, третья — хвост, но никто этого не замечает, и все думают, что на двух. Про здание двенадцати коллегий — нынешний Университет — что Меншиков вместо двенадцати отдельных домов построил один большой, а на сэкономленные деньги отгрохал себе шикарный дворец. «Молодец! — восхитился находчивостью Меншикова Васька.— Ловкий мужик!»

Для Жеки я рассказала, как разводятся мосты и для чего зажигают факелы на Ростральных колоннах. Больше всего Жеку поразила колонна Александрийская. Он долго ходил вокруг нее и все спрашивал: «Это андел, да?» Про колонну я уж совсем ничего приличного не помнила, только смешное: будто в одном из старых путеводителей по Петербургу было написано, что ангел на колонне изображен в натуральную величину. Я рассказала это Жеке и Ваське, и они оба совершенно одинаково пожали плечами — не поняли, что тут смешого.

Тогда я, наконец, вспомнила, что колонну поставили в честь победы русской армии над Наполеоном. «Слушай,— спросил Васька.— А ты что, когда вырастешь, этой будешь, которые экскурсии водят?..» — «Экскурсоводом, что ли?» Васька кив

нул. «Да нет, не собиралась вроде».— «Жаль!» — сказал Васька. «Чего это?» — «А так...— Васька смотрел куда-то в сторону.— Я себе так представил: вот приехал я из Сибири. Ну, взрослый уже. Сажусь на ентом, на пароходике покататься. А там — ты. Тоже, ясно-дело, взрослая. «Посмотрите направо, посмотрите налево...» Потом все уже

разошлись, а я — сижу. Тогда ты мне говоришь: «Гражданин, немедленно покиньте пароход!» — «Ну, а ты?» — заинтересовалась я. «А я и говорю: неужто не признала меня, Ольга?» — «А я говорю: и чего это я вас должна признавать?» — включилась в игру я. «А я и говорю: эх, Ольга, как была дурой, так дурой и осталась... То ж я, Васька!» — «Ну, я, конечно, сразу обрадуюсь, расспрашивать начну: Как ты? Где ты?» — «И мы с тобой опять на ентом пароходе поедем. И ты все опять будешь рассказывать. Мне. Вот как сейчас... А у меня к тому времени в Сибири уже работа дельная будет и от людей уважение... И дом там... и огород...» — «И жена и двое детей,— щедро дорисовала я.— Мальчик и девочка». Внезапно Васька нахмурился. «Не будет у меня никакой жены»,— мрачно сказал он. «Почему?» — удивилась я. «Не будет и все».— «Ну, и как хочешь,— я даже обиделась немного.— А только ничего в этом такого нет. Все женятся, когда вырастают». Васька зло сощурил глаза и хотел было что-то сказать, но тут в наш разговор вмешался Жека, до сих пор внимательно прислушивавшийся: «А я где тогда буду?» — с каким-то даже испугом спросил он. «Ну вот мы встретимся с Васькой, покатаемся на пароходе, а потом вдвоем пойдем к тебе в гости,— придумала я.— Твоя мама испечет пирог, а ты напоишь нас чаем...» — «И мы пойдем в гости к Родьке!» — быстро докончил Жека. «Ага»,— с удовольствием согласилась я, украдкой наблюдая за Васькой — злится он еще или нет. Но Жека, к моему удивлению, не кончил. «...В Невскую лавру,— продолжал он.— А Родька к тому времени станет главным попом и будет ходить в золотом плаще, и все другие попы и кто в церковь приходит, будут его слушаться. А тут он увидит нас и как закричит: «А! Вот и вы пришли! Наконец-то и вас Бог принес!» Рассказать, что будет дальше, Жеке не удалось, потому что мы с Васькой захохотали и повалились на ступеньку у подножия Александрийской колонны.

У эрмитажного крыльца я остановилась и, протянув руку, сказала: «Вот! Атланты! Те самые».— «Сила!» — прошептал Васька, задрав голову. Жека долго молчал, потом погладил огромный блестящий палец и сказал тихо и задумчиво: «Какие они... прекрасные...» И я почувствовала, что после Жекиных слов мне говорить ничего не надо.

У Адмиралтейства Жека долго не хотел уходить от фонтана, стоял, как зачарованный, и смотрел наверх, туда, где переламывалась и рассыпалась в бесчисленные брызги прозрачная холодная струя. «Он чего, фонтанов никогда не видел?» — спросила я у Васьки. «Откуда ж ему?» — Васька пожал плечами. «Летом в Петергоф съездим,— пообещала я Жеке.— Там фонтанов этих... ну как поездов на вокзале. И все разные».

На Невском было столько народу, что Жека

5