Костёр 1991-05, страница 9

ищи

5

Кари

9

ищи

Синкен ХОПП

ПОВЕСТЬ*

Рисунки О.Филипенко

Все оказалось гораздо легче, чем они даже смели надеяться. Они проникли в подвал фабрики и попали в помещение, заваленное всевозможными инструментами. Они взяли все, что нужно, им было из чего выбирать. Перчатки они не снимали ни на минуту.

Наверху в конторе стояло два сейфа; они выо-рали меньший, потому что могли подтащить его к лестнице и скатить в погреб. Сейф громыхал по ступенькам, но никто их не слышал. Рас-

j

мус был в приподнятом настроении, потому что придумал новый метод грабежа, на который никогда раньше не решался. Внизу, в этом прекрасном подвале со всевозможными инструментами, он пробуравил дырку в дверце сейфа и наполнил сейф газом из баллона, стоявшего здесь же под рукой. Потом сунул туда спичку и зажег. Подхалим так боялся, что улегся на живот за ящиком. Но Расмус знал, что все пройдет хорошо. -Сейф поднялся в воздух, с шумом треснув, снова упал на спинку и остался лежать, зияя брюхом, битком набитым деньгами!

За дверью появился Подхалим. Расмус стоял, точно парализованный, и неотрывно, с радостным удивлением смотрел в сейф. Деньги, деньги, деньги!

Денег было больше, чем могло поместиться в сумке, которую взял с собой Подхалим. А теперь надо было торопиться, потому что кто-то мог услышать взрыв. Они сложили деньги в два бочонка, подняли их наверх обеими руками, не забыв прихватить также пальто, сумку и каждый свой карманный фонарик. В какое замечательное место они попали! Ведь все необходимое им для дела лежало прямо наготове!

Они выбрались из окна и бросились бежать прямо в лес. Они бежали, не останавливаясь, пока не оказались среди деревьев. Поискав сухое местечко, где можно было бы присесть, они опустились там на землю и перевели дух в ожидании, пока сердце не перестанет стучать так громко и можно будет поговорить.

— Похоже, никто не слышал взрыв! — сказал Расмус.

— Да, на этот раз нам повезло! — Подхалим.

произнес

Лень начался так хорошо, а кончился так грустно

Нильс пошел к Монсену — стоят часы, а тетя Бетти первой Когда Нильс явился следом за

узнать, сколько вернулась домой, ней. тетя бегала

вокруг столика, на котором стояли чашки с кофе, принюхивалась и показывала, как ведут себя полицейские овчарки, когда берут след. Она виляла хвостом, фыркала носом и пыталась двигать ушами...

Нильс запасся печеньем, шоколадом и развернул свертки с подарками. Там было три свертка — все разные. В одном — только костюм, еще один порядочный сверток со всяким инструментом, а один сверток — с лакомствами — от Йенты. Здорово!

Позднее, после обеда, пришли Улав с Кристианом, и Нильс позаботился о том, чтобы никого больше не было, когда он рассказывал им о полицейских овчарках на Волчьей пустоши. Он стоял на утоптанной площадке перед домом, рассказывая обо всем, что знал о дрессировке собак, когда уполномоченный ленсмана Йоханнессен, войдя в ворота, спросил: он ли — тот, кого зовут Нильс Хауге?..

— Да, это я! — несколько удивленный, ответил Нильс.

Ведь он хорошо знал, кто такой Йоханнессен, это знали все. Но беседовать им никогда прежде не доводилось...

— Войдем в дом,— предложил Йоханнессен,— я бы хотел немного поговорить с тобой.

Нильс последовал за ним в комнату, где отец читал газеты. Мама и тетя пришли из кухни.

Йоханнессен снял фуражку, поздоровался с отцом и матерью, сказав, что погода сегодня — хорошая. Нильс размышлял — нарочно ли он мучает его.

— Да, я хотел переговорить с тобой, Нильс,— сказал он.— Ты был сегодня у Монсена по дороге домой?

Да. Да, был!

Ты взял оттуда что-нибудь с собой? Не-ет, а что? В чем дело? —

* Продолжение. Начало см. в № 4.

— спросил отец.

— Ты взял пакет, величиной с маленькую обувную коробку, а в нем — часы?

— Нет,— ответил Нильс и облегченно вздохнул, потому что в этом-то он был абсолютно уверен. Это так похоже на Монсена — натравить на него полицейского только потому, что он хлопнул дверью или у него был бессовестный вид, или что-нибудь в этом роде. Но пакетов Нильс, во всяком случае, не брал.

— Ты абсолютно в этом уверен?

Веселое лицо Нильса, на котором читалось облегчение, приобрело выражение, хорошо знакомое его матери. Губы упрямо сжались, глаза сузились... Это означало — он сказал то, что сказал, а теперь — будь что будет. Он смотрел на Йоханнессена, не произнося ни слова.

— Ну, отвечай!

• ч