Костёр 1992-04-06, страница 31

Глава двадцать третья

ГОСПОДИНА ПИПЛЕ ПОДВЕРГАЮТ

НОВЫМ ПЫТКАМ

Родольф отправился на улицу Тампль, чтобы потолковать с госпожой Пипле и узнать, нет ли чего новенького. Войдя в швейцарскую, Родольф, к своему изумлению, застал господина Пипле лежащим в постели. Голову почтенного привратника венчал огромный ночной колпак, из-под которого едва виднелись рот и подбородок. Анастази поила супруга с ложечки каким-то отваром.

— Ах, король моих жильцов! — вскричала она.— Я совсем выбилась из сил. У нас творятся страшные вещи. Альфреда пришлось уложить в кровать.

— Что случилось?

— Вы еще спрашиваете! Конечно, опять Кабрион. Это сущий дьявол! Как, скажите на милость, он угадывает, что меня нету дома? Только я за дверь — он уже тут как тут. А мой старик беспомощен, словно новорожденное дитя... Пошла я сегодня к нотариусу Феррану...

— Вы виделись с ним?

— Сперва он не хотел меня принять и даже сказался больным... Однако погодите, я не знаю, с чего начать. Мне столько нужно рассказать вам! Сначала про мамашу Бюрет.

— О!

— Вы что-то сказали?.. Итак, я продолжаю. Она мне говорит: «Пусть Альфред сходит к Крас-норукому и передаст, что нотариус хочет его видеть». Альфред и пошел. А возвращается белый, как полотно, и хрипит, точно загнанная лошадь.

— Что же с ним стряслось?

— Сейчас узнаете. Так вот, на нашей улице, если повернуть направо, тянется длинная белая стена. Мой старик идет мимо и видит: на стене написано углем «ПИПЛЕ — КАБРИОН»!.. Он порядком ошалел, однако идет дальше. Шагов через двадцать, на церковных дверях — опять «ПИПЛЕ — КАБРИОН»! И так на каждой стене, на каждой двери. Всюду красуется надпись

«ПИПЛЕ — КАБРИОН».

Старичок совсем растерялся. Надвинул пониже шляпу — ему было стыдно людям в глаза смотреть... Свернул на бульвар — та же картина: везде понаписано «ПИПЛЕ — КАБРИОН».

Это Альфреда доконало. С горя он все перепутал и вместо Краснорукого пошел к нотариусу Феррану. Там он нес такую чепуху, что нотариус выставил его за дверь, да еще обозвал старым ослом.

Домой он шел другой дорогой и старался смотреть только под ноги. Но даже на тротуаре, на мостовой, на земле — всюду было написано: «ПИПЛЕ — КАБРИОН». Мой бедный муж приплелся ко мне, как побитая собака. «Прочь из Франции,— говорит,— проследуем в изгнание! Я опозорен навеки!»

Успокоила я его, как могла, и побежала к нотариусу по вашему дельцу. И только я ушла, являются две мерзавки — приятельницы Кабриона. У меня волосы встают дыбом, когда я об этом вспоминаю... Однако сперва покончим с нотариу

сом. Он не хотел меня принять. Видно, Альфред здорово его напугал. Любопытно, что он ему нагородил? Но вы не беспокойтесь: я свое дело сделала. Ваша молодая подопечная может завтра утром приступить к работе!

Тут рассказ госпожи Пипле был прерван жалобным стоном, доносившимся с постели.

— Бедный мой старичок! Кажись, очнулся. С вашего разрешения, король жильцов... Альфред, душка, как ты себя чувствуешь? У нас господин Родольф. Он уже знает о новых пакостях Кабриона и выражает тебе соболезнования.

— Дорогой господин Пипле,— серьезно сказал Родольф,— поведайте мне конец этой кошмарной истории.

— Ах, сударь, в конце-то и случилось самое страшное. Даже боюсь рассказывать. Все прошлые ужасы бледнеют в сравнении с новыми истязаниями, которым подверг меня безжалостный Кабрион.

Привратник с трудом приподнялся в постели, натянул одеяло до самого подбородка и начал:

— Моя супруга куда-то удалилась. Я еще не успел прийти в себя от горестного возмущения. Ведь теперь мое имя смешано с грязью, соединено с бесславным именем негодяя Кабриона! Каждый дом в нашей столице, каждая стена, каждая дверь вопиют о моем позоре!.. Итак, я старался заставить себя думать о чем-либо другом, как вдруг дверь распахнулась и вошла незнакомая женщина! За ней — другая. На обеих длинные плащи. Я вежливо привстал и поднес руку к шляпе... И тогда... Нет, сударь, нет!.. У меня язык не поворачивается...

— Ну-ну, старичок, полно тебе. Здесь все свои.

Альфред продолжал, мало-помалу заливаясь

краской до самых бровей:

— Вдруг незнакомки сбрасывают плащи, и что я вижу? Силы небесные! На них нет никакой одежды!.. Да-да! Гирлянды из виноградных листьев не в счет. Я просто окаменел. А они стали приближаться... Простирать ко мне руки... Искушать меня!..

— Ах, негодницы! — плюнула Анастази.

— Я, как обычно, не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. Падаю в кресло, пытаюсь зажмуриться. Тщетно! Уж слишком я взволнован. А они все ближе и ближе... Машут руками и приплясывают. Наконец, подошли вплотную и... стали меня обнимать!

— Бесстыдницы! Обнимать женатого человека! Ах, будь я при этом! Я бы их попотчевала метлой!

— У меня кровь застыла в жилах. Тогда первая склонилась ко мне на плечо и сняла с меня шляпу. Другая вытащила из-под своей гирлянды ножницы. Потом собрала все мои волосы в одну прядь... По правде сказать, волос-то у меня оставалось совсем немного... Так она начисто мне их срезала, да-да, господин Родольф! И они все время приплясывали, размахивали руками; а потом затянули: «Это для Кабриона! Это для Кабриона!» Наконец, направились к выходу, не переставая петь: «Это для Кабриона! Это для Кабриона!»

Тогда я поднял глаза, и что же я вижу?! Кабрион, собственной персоной, стоит за дверью! Я

29