Костёр 1996-01, страница 19просто болтался на перекладине и судорожно пытался согнуть руки в локтях. Но дней через десять руки окрепли настолько, что я уже мог подтянуться до перекладины подбородком. Еще через месяц я подтягивался до нее грудью, и не один, а три-четыре раза. С каждым днем становилось все легче. Когда я сгибал руки в локтях, под кожей уже обозначались маленькие, но очень плотные желваки мышц. Я решил, что для полного развития мне нужно довести количество подтягиваний до двадцати пяти. Теперь не только по утрам, но даже когда прибегал из школы, я сразу же бросался к турнику. Учитель физкультуры удивлялся моим успехам, а когда узнал, что я тренируюсь дома, похвалил меня перед всем классом. С короткой раскачки я теперь прекрасно выходил «на пояс» и делал передний переворот. Задний переворот я делал с одного подтягивания. — Вот что значит воля и желание, — говорил учитель физкультуры. — Молодец! Придется заняться тобой индивидуально. Прошел октябрь. Кончились теплые дни. Небо над городом затянули серые моросящие тучи. На дорогах лоснилась жирная грязь. Но я не прекращал своих тренировок. Я теперь бегал по узким полоскам жухлой травы, которая сохранялась на обочинах дороги. Я чувствовал, как силой и бодростью наливается мое тело. В свободное время я читал книги только о полярниках. Я прочитал о Фритьофе Нансене и о его плаванье на знаменитом «Фраме». О путешествии Роберта Скотта к Южному полюсу. О путешествиях Шекптона и Бэрда. Об экспедициях Лазарева и Беллинсгаузена к Южному полярному материку. О неудачной попытке Андрэ долететь до Северного полюса на воздушном шаре. О трагической судьбе экспедиции Нобиле. И чем больше я читал, тем больше убеждался, что мой бег и мои упражнения на турнике выглядят слишком бледно по сравнению с мужеством и закалкой знаменитых полярников. Одни папанинцы чего стоили! Полгода прожить на плавучей льдине в палатке! Ледовитый океан крутил многодневную пургу. Стояла длинная полярная ночь. Льдина дрейфовала, на нее налезали другие льдины. Повсюду появлялись трещины. Из ночи приходили белые медведи и рвались в палатку. Папанинцы отпугивали их вы стрелами и сигнальными морскими огнями — фальшфейерами. И еще надо было работать — несколько раз в сутки замерять температуру воды подо льдом, записывать силу и направление ветра, мерять специальным тросом глубину океана, связываться по радио с Большой землей, долбить лунки, чтобы взять пробы воды... Нет, тренировки надо усилить. Надо приблизить условия, в которых я живу, к настоящим полярным. Конечно, питаться консервами я не мог, готовить себе пищу на примусе тоже. Тетка подняла бы грандиозный скандал, вмешался бы дядя и все поставил на свои места. Зато я мог спать, как полярник. Я уже давно присмотрел в сарае два старых шерстяных одеяла, которые тетя все собиралась и никак не могла собраться сдать в утиль. Аккуратно скатанные в толстый рулон и завернутые в облезлую клеенку, они лежали в углу на досках. Я пустил в ход все свои дипломатические способности, особенно напирая на то, что скоро зима, а у меня в комнате нет пола. Хорошо бы заиметь толстый ковер. Ты что же, думаешь и зимой жить в своей холодной берлоге? — вскинулась тетя. — И не думай, и не мечтай. Там нет печки. Будешь спать на кухне, понятно? Теть, но ведь на кухне нет письменного стола. Где я буду готовить уроки? В большой комнате. Там же круглый стол, за ним страшно неудобно сидеть. Я не смогу. Прекрасно сможешь. И что, учебники тоже каждый раз таскать в большую комнату? Принесешь, не развалишься. Так и буду бегать взад и вперед, да? Можешь перенести этажерку в большую комнату. Теть, в большой комнате у меня не разовьется никакой самостоятельности. Дядя же сказал... — Мало ли, что сказал дядя! Как только выпадет снег, будешь заниматься в большой комнате. И так у тебя слишком много самостоятельности. Я решил подойти с другой стороны. — Теть, те одеяла в сарае... Из них можно сделать хороший коврик. Господи, как только у меня будет свободная |