Костёр 2004-03, страница 12

— И ты во все веришь?

Вовка засомневался. Его легко было переубедить.

Вовка смотрел прохиндейскими глазками то на меня, то на отца...

Я расстегнул рубашку.

— А ключ?! Видите ключ?!

— Ключ как ключ, — сказал отец. — Не знаю, где взял. На какой помойке...

Он встал.

— У тебя, сын, еще уроки. И второй тайм... Будешь смотреть?..

Голубые Вовкины глаза глядели испуганно и лживо. Он очень хотел смотреть футбол. И меня боялся...

Сквозь приоткрытую стеклянную дверь я видел гостиную, на стенах — картины в отблесках экрана.

«...команды ушли на отдых при счете два — один в пользу динамовцев Ленинграда...»

Все во мне клокотало. Как я их ненавидел! И Вовку, и его отца, и комментатора Синявского...

В телевизоре что-то треснуло, вспыхнуло, из него повалил густой белый дым.

«Вот вам! — подумал я. — Вот вам за все! За бред, за фантазии, за все!»

Однажды, поздним вечером, когда папа спал, в дверь постучали. Я открыл. На пороге стояла старушка в надраенных офицерских сапогах. Как только она вошла, в доме запахло травами и болотной сыростью. Старушка улыбнулась, показав рот без трех передних зубов.

— Пошли, — сказала она.

Я не стал задавать лишних вопросов.

Старушка привела меня в зоопарк. Светила луна. Мы шли по безлюдной дорожке. По обе стороны посапывали звери. Похрюкивали во сне тигры, тихо ворчал кабан.

Мы подошли к клетке с медведем. Он сидел в углу, привалившись к бетонной стене. Из угла печально светили глаза.

— Филимоновские мы, — сказала старушка. — Если взять от Вилюйки, а потом через лес к Чернушкино в сторону Пантюхинских болот, то верст двадцать выйдет до Матрехино, где бабка твоя жила...

Она кивнула на медведя:

— Как его отловили, здесь нахожусь в уборщицах. Мы с ним друзья. Старый он, и я старая. Всю жизнь в одном лесу прожили... Вот так. Травками его кормлю, мазями мажу... Хворый он, на локтях протерся... А вчера мужчина приходил, с сантиметром. На ресторанное чучело присматривал... Надо бы его обратно, в Фи-лимоново...

В дальнем углу зоопарка мы нашли огромный железный бак, набитый строительным мусором: кирпичами, досками, ржавым железом.

Я выбросил все наружу и вымыл бак из шланга. Мы погрузили бак на тележку, запрягли в нее пони. Бедный пони спотыкался спросонок, закрывал глаза, вздыхал, но все же довез бак до самой клетки. Старушка выстелила дно бака соломой и открыла замок. Медведь взволновано ахал: «Ах, ах...» Упершись в тяжелые медвежьи бока, мы перевалили его в бак, на солому. Старушка достала из кустов метлу и протянула ее мне.

Вторая метла была у нее в руках.

Мы забрались в бак и выставили метлы наружу. Медведь завизжал.

По сигналу старушки я приподнял метлу, и бак медленно всплыл в воздух. Он поднимался все выше и выше, над вершинами деревьев, над крышами домов, над огнями города, чуть накренился на мгновение и' в плавном вираже ушел в черноту неба...

Я стоял на лесной опушке. По тропинке в глубину леса уходили старушка и медведь. Они что-то говорили, говорили на одном им понятном языке. А я смотрел и смотрел им вслед, пока их спины не растворились в темноте леса. Еще слышались голоса, еще потрескивали под ногами сучья... Но вот все стало стихать... Ничего... Только наглое гудение комаров. Я махнул на комаров метлой. Мой бак вдруг подпрыгнул и ракетой взмыл в черное небо...

Вот и все. Потом я заболел корью. Все лампы накрыли красными платками. А когда я выздоровел, бабушкиного сундука нигде не было. Папа сказал, что приходили ученые и увезли его в этнографический музей. А когда я стал рассказывать маме о своих приключениях, мама сказала, что все мне привиделось во время болезни.

Но я-то знаю, что не привиделось. Я же все помню. Все, все. И как уходили старушка и медведь по лесной тропинке. И управдома... И многое, многое другое. Когда я выздоровел, я пошел в музей. Но сундука там не оказалось... Директор музея сказал, что его не привозили.

Прошло несколько недель. Я сидел на кухне смотрел, как тетя Паша чистит треску. Из комнаты Марьяны доносилось:

Ах, был бы я рыбкой в прохладе ручья, ты б с удочкой села, я клюнул бы смело,

ах, был бы я рыбкой в прохладе ручья...

Я вспомнил бабушку. Как мы сидели с ней вот так на кухне, как она улыбалась, показывая без трех передних зубов рот...