Костёр 2004-03, страница 13
■е- VJrag О - — Вот и наступил март, третий месяц года, — сказал, глядя на календарь, академик Пятитомов. — Невеликое открытие, — буркнул его внук Сережа, пребывающий в дурном настроении. — А февраль был вторым, а январь — первым, а декабрь — двенадцатым. И ежику ясно. Ну, уж и ежику! возразил профес- « « * А А а N сор Синицын. — Наш декабрь — это римский "december", а он происходит от латинского числительного «decern» — «десять». Следовательно, декабрь — десятый. — Ну и ну! — поразился Сережа. — Как же так? — До Юлия Цезаря, великого политика и полководца, — стал объяснять академик, — первым месяцем года у римлян считался март. В 46 году Цезарь реформировал календарь и перенес Новый год на 1 января. Цезарю показалось, что так будет логичней: именно в этот день римские консулы традиционно давали присягу на верность, и начинался год служебный. — Добавим к этому, — подхватил профессор, — что многие месяцы в Древнем Риме носили не названия, а номера. Но их переименовывать не стали — видимо, кончился реформаторский запал. И вот незадача: «септембер» (седьмой) стал девятым, «ок-тобер» (восьмой) — десятым, «новембер» (девятый) — одиннадцатым, а «децембер» (десятый) — двенадцатым. Так и осталось на долгие века, так мы и живем, не замечая этой несообразности. Вот тебе и ежик. 0 в голову не приходило! — Мне такое даже признался Сережа и взлохматил пятерней шевелюру на голове. — Не ерошь волосы! — одернул его де- добавил про- 0 ду ш ка-академ и к. — И не ерзай на кушетке! — фессор. — То того не делай, то сего не делай, — возмутился молодой человек. — Вы бы что-нибудь одно запрещали. А уж если запреща- объяснили бы, почему. Отвечаю сразу на обе твои претен- — От старинного — «забияка» про- зии, — кивнул дедушка существительного «ера» Ах, был бы я рыбкой Я запел. Мой голос взлетал к потолку. Легко и свободно. Он бился о начищенный плафон... Звонко и красиво... 5 К изошли сначала слова «ероха» — «неряха» и «ёрзый» — «пронырливый». А потом и соответствующие глаголы. Как это тебе нравится? — Ладно, — сказал Сережа, — не буду больше ерошить и ерзать, уговорили. L |
