Костёр 2004-03, страница 11

Я снова вышел в коридор. Что делать?.. Возвращаться в комнату не позволяло самолюбие. И тут я вспомнил — бабушкин сундук...

Я открыл входную дверь, громко захлопнул. Пусть отец думает, что я ушел. Быстро пробежал на кухню, залез в сундук и закрыл за собой крышку. В сундуке было темно, вкусно пахло травами. Я удобно устроился на ватнике, положил под голову валенок...

Сквозь узенькую щель я увидел, как зажегся в коридоре свет — папа вышел из комнаты. Открылась входная дверь.

— Вася... Иди спать... Ты слышишь? Я тебя простил...

«Ты меня простил, а я тебя — нет...»

Папин голос еще что-то кричал, наверно, он вышел на лестницу...

— Ва-асяяяя... зазаоооваооо... оаэоооауао...

«Ничего, — подумал я. — Будешь знать, как

родного сына выгонять на улицу...»

Я еще что-то подумал, мысли стали путаться. Я заснул...

Это был странный сон. И тогда, конечно, я не понял его значения.

...В крышку сундука постучали. Я открыл. Стало зябко и холодно. Сундук стоял на пригорке. Луны не было. Но все светилось странным серебристым светом. Трава, стволы берез. Медь сундука раскраснелась, стало тепло, как у печки... Все доставали сало в тряпочках, лук, огурцы, мед в сотах, варенье в баночках, пироги, грибы, дымящуюся картошку, сметану, масло, крыжовник, подсолнечные головы, хлеб... Еду ставили на чистую скатерку, расстеленную прямо на земле.

Старики и старухи совсем по-домашнему тянули чай из блюдец.

Матрена протянула мне чашку и ломоть хлеба. С хлеба стекали капли красного от самоварного пожара меда.

— У тебя как дела, Андрианов внук? Бабка твоя — ах, сердечная женщина была... Другая: «И кости болят, и в груди хрипит», а она — в любую погоду... И то, и это... Одна на три деревни... Многих выручала... Кого от болезни, кого от дурного глазу... Если бы не твоя бабка, многих бы в живых не досчитались. Да-а, внучек...

Прохор вдруг с ехидцей глянул на меня.

— Бабка его — да, ничего не скажу... а сам он... что за человек?.. Смотрю — не вижу. Хороший или плохой? Что на уме? Ключик-то нацепил, а что этим ключиком открыть хочешь?

Волоча по траве низ рубахи, Прохор пошел на меня.

— Душа-человек... скажи нам... чего открыть ключиком хочешь?.. Для себя или для всех?

Без всякой видимой причины брови Прохора сдвинулись, и он злобно заорал:

— Нацепил, понимаешь, ключик... все ему забавы... Все смехахочки...

Он оттолкнулся метлой, как хвостом, и в длинном затяжном прыжке полетел на меня... Метла зацепила самовар, тот опрокинулся — из горловины посыпались угли, полился кипяток...

— А-ааа! Ошпарился—яяя!!!

Я открыл глаза. Снаружи доносился крик.

Тетя Паша мотала рукой по воздуху. На столе валялся перевернутый чайник...

Я позвонил Вовке из телефона-автомата. Через несколько минут он вышел. Мы прошли в сад, к баскетбольной площадке. Медленно, со всеми подробностями, я рассказал Вовке историю последних дней своей жизни. Показал ключ.

Вовка смотрел на меня, как на киноактера Кадочникова из кинофильма «Подвиг разведчика».

— Да-а, — сказал Вовка. — Может, с отцом посоветоваться? Как-никак генерал. Возьмет трубку, позвонит другому генералу... У них это просто... у генералов...

В тот момент мне тоже казалось, что просто.

Вовкина лифтерша, несмотря на жару, вязала шарф.

— ...А этого мальчика что-то давно не было, — сказала она.

Мы поднялись на четвертый Вовкин этаж.

Из соседней квартиры вышел спокойный мужчина в гражданском. И спокойная толстая женщина. Они, не торопясь, вошли в лифт. Меня всегда поражали спокойствие и уверенность жильцов Вовкиного дома...

Евгений Никанорович был в пижаме. Высокий, альбинос. И почему все генералы большие? Их, наверное, боятся и раньше других присваивают звание.

Вовкин отец сел в глубокое кресло, сразу уменьшился в росте.

— Валяйте!

Когда я рассказывал Вовке, у меня выходило замечательно, я даже приукрашивал некоторые подробности, а здесь — оробел...

Сначала Вовкин отец слушал с улыбкой, потом интерес его пропал, он вежливо кивал головой, а когда я дошел до домоуправа, он вообще переменился, посматривал на меня холодно и враждебно... Я понял, что он не будет звонить другому генералу...

— Все это — бред, Вася. Чистой воды бред. В детские годы бывают вымыслы, фантазии. Но это слишком. Советую забыть. Особенно про последнее.

Он взглянул на сына.