Пионер 1956-03, страница 72

янка. Она исподтишка поглядывала на вожака, не смея даже приблизиться к соблазнительным фруктам.

Вдруг где-то в стороне послышались крики и шум: возникла очередная драка. Зорька, не торопясь, положил на землю крупную сливу, с суровым видом повернулся к дерущимся и сделал в их сторону два — три шага. Драчуны сразу разбежались.

Пока Зорька наводил порядок, обезьянка подпрыгнула к сливе, оставленной Зорькой, запихнула ее в рот и отскочила прочь. И тут Зарька обернулся. Он изумленно посмотрел на землю: «Где же слива?» Поднял морду и пристально поглядел на обезьянку.

«Что с ней теперь будет? — подумал я.- Такая дерзость! Попалась с поличным. Наверное, сейчас же начнет просить пощады?..»

Но получилось совсем иначе. Заметив обращенный на себя взгляд вожака, обезьяна пришла в волнение и стала грозить своей соседке, привлекая внимание Зорьки к ней.

И Зорька попался на эту уловку. Он злобно заворчал и бросился к ни в чем не повинной обезьяне. А та, даже не подозревая об опасности, спокойно сидела в сторонке. И вот перед ней предстал разгневанный вожак. Обезьяна струсила, стала в «позу покорности». Но сливы у нее не оказалось, и вожак, видно, растерялся. Он отошел прочь и еще раз грозно взглянул на ловкую похитительницу.

Однако та уже успела съесть сливу и теперь с самым невинным видом прохаживалась тут же неподалеку.

Зорька сделал ой страшные глаза и погрозил: смотри, мол, у меня! Но он был явно смущен и растерян: ему так и не удалось установить, кто же украл сливу.

Я пробую фотографировать

Просидев несколько часов на пеньке, я настолько освоился, что решил пофотографировать обезьян маленьким портативным аппаратом, который я принес с собой и спрятал в нагрудный карман куртки. Я осторожно расстегнул халат, вынул из кармана фотоаппарат и принялся за съемку. В вольере я был один: Марфа Сергеевна куда-то ушла. Обезьяны давно уже привыкли ко мне и не обращали на меня никакого внимания. Я осторожно, не делая резких движений, наводил объектив то на одну, то на другую обезьяну.

Вот, например, чудесная сценка: обезьяна-мать подошла к водопроводной трубе, из которой каплет вода. Под трубой натекла целая лужица. Обезьяна ловит языком капли воды, а малыш, сидя на ее спине, сверху заглядывает в лужу. Там, как в зеркале, отражается его мать и он сам. На мордочке малыша выражается удивление. Он тянет лапу к своему отражению в воде, касается ее холодной поверхности и с еще большим изумлением и даже испугом отдергивает лапу.

Я спешу не упустить этой сцены, поднимаю повыше аппарат, навожу на фокус. Жду, мо

жет быть, малыш сделает еще что-нибудь забавное.

Я так увлекся съемкой, что совсем позабыл, где я нахожусь. И вдруг я услышал изумленные возгласы: «Ах, ах, ах!»

Рядом со мной, поднявшись на задние лапы, стояла крупная обезьяна. Удивленно ахая, она протягивала лапы к моему фотоаппарату.

Что делать?! Не дать, оттолкнуть обезьяну — невозможно: она заорет, прибегут другие и отнимут аппарат да еще меня изуродуют. Отдать? Уж очень жалко. Сейчас же все разобьют и поломают.

«Эх, будь что будет!» Я повернулся в другую сторону и сунул аппарат за пазуху. Сунул и стою, не меняя позы, руки сложены ладонями вместе, будто я в них что-то держу.

Все так же добродушно ахая, будто приговаривая: «Вот так штука!»,— обезьяна зашла с другой стороны, привстала, заглянула мне в руки, потом схватила мои руки лапами и раздвинула их.

— Видишь, нет ничего, — робко сказал я, протягивая к ней обе пустые ладони.

Страшное изумление отразилось на ее подвижной морде. Она даже всплеснула разочарованно руками: «А-а-ах!..»

— Вот те и «ах»! — невольно засмеялся я, хотя мне было совсем не до смеха — а ну как она примется меня обыскивать, шарить по всем карманам!

Но обезьяна этого не сделала. Она только схватила меня за подол халата и, злобно крича, стала трепать его.

И вот тут-то у меня даже мурашки по спине побежали от страха: на крик прямо ко мне бежал Зорька. Вид у него был свирепый.

Я даже закрыл лицо руками, - сейчас вцепится.

Но произошло что-то другое. Отнимаю руки от глаз и вижу: вожак дает оплеуху моей обидчице. Та отскакивает с виноватым видом.

Зорька! Что же это значит? Чем я заслужил его покровительство?

Признаюсь, я готов был расцеловать эту чудесную песью морду, красиво обрамленную серебристой гривой.

Но, конечно, на подобную фамильярность я не дерзнул, только с благодарностью взглянул на моего защитника. А он вразвалку, не спеша, уже удалялся прочь, даже не удостоив меня взглядом.

Больше я уже не рискнул вынуть из-за пазухи аппарат.

Вскоре вернулась в вольер Марфа Сергеевна, и я рассказал ей о случившемся.

— Умник! — похвалила она вожака.

— А как же он сообразил, что я не обижал обезьяну?

— Значит, видел, что вы тихо, мирно сидели и не трогали ее. Вот, если бы вы стали руками отмахиваться,— тогда беда! Могли бы вас здорово потрепать. Аппарат свой теперь и не думайте больше показывать. Это — чудо, что они его у вас не отняли.

— А вы смогли бы его у них отобрать?

Марфа Сергеевна отрицательно покачала головой:

— Никто не сможет. Начнут по всему вольеру с ним носиться — и на дерево и на скалы. Стеклышек не соберешь.

66