Пионер 1956-07, страница 12

слушался, сердито фыркнул. Ему трудно было переносить присутствие людей.

Однако рожок звал, и спокойствие было утрачено. Марал принюхался: запах овса и хлеба почудился ему; этот запах словно доносился вместе с ласковым и настойчивым зовом рожка. Марал фыркнул ещё раз и побежал, закинув голову, туда, где пел знакомую песенку рожок.

— Ух, какой!— невольно охнула Светлана.

Марал подошёл гордой поступью, а высоко поднятые панты его, очерченные солнцем, будто корона, светились на голове.

— Король-олень! — сказала Светлана.— Я такого в кино видела!

— Вот какой наш Богатырь! — с гордостью ответила Катя.

А Серёжа, перестав играть, глядел на него влюблёнными глазами и молчал. А что говорить? И так видно, что это лучший марал в стаде.

— На выставку поедет,— сказал Серёжа.— Пусть и там на него полюбуются!

— И Толя Серебряков тоже поедет,— вздохнула Катя.— Счастливый!

5

Ночью Серёжа проснулся от удара грома. Что-то страшно затрещало, и синий свет молнии мгновенно осветил комнату. Мать вскочила:

— Что такое? Что случилось?

— Ничего не случилось,— спокойно ответил отец. Он стоял у окна и глядел, как на улице бушевала буря.

— Если не случилось, почему же ты не спишь? — подозрительно спросила мать.— Уж, видно, чего-нибудь опасаешься.

— Опасаться можно всего,— ответил он.

Мать ушла в боковую комнатку досыпать, а отец всё стоял у окна, всё к чему-то прислушивался, словно стараясь разглядеть, что сейчас происходит там, в парках. В его напряжённом взгляде, в покашливании— будто пересыхало горло — было что-то такое, от чего Серёжа забеспокоился. Он тихонько встал с постели и подошёл к отцу.

За окном глухо и грозно гудела тайга. В блеске молнии видно было, как раскачиваются вековые вершины, как волнуется подлесок всей массой своей листвы. Хлещет дождь, полосует тайгу, а тайга негодует, гудит, спорит с бурей и сама грозит кому-то... И кажется Серёже, что идёт яростное сражение в этой чёрной, изрезанной молниями ночи.

Вдруг где-то далеко в лесу затрещало большое старое дерево и упало на землю. Глухой стон прошёл по тайге...

— Буря деревья валит,— прошептал Серёжа.

— Да,— беззвучно ответил отец.

Тут отец спохватился: и в самом деле, чего же стоять и глядеть в чёрное окно, в которое хлещет дождь, и слушать, как гудит и шумит вековыми вершинами тайга? Всё равно сейчас ничего предпринять нельзя.

— Давай спать, Сергей. Утро вечера мудренее.

Серёжа снова забрался в постель. Но сон не

приходил. Разные думы лезли в голову: воспоминания, мечты, дела прошедшего дня. Какая-то за-нозинка неприятно саднила в сердце. Какая заноза? Откуда? Отчего? Утро сегодня было хорошее. Рано, на заре, они с отцом ездили на покос, привезли клеверу. Росистые охапки были очень тяжёлые, но зато какой воз они навалили, весь розовый от цветов! Сам бы ел такую траву!

А что потом?

10

И потом было хорошо. Ходили с Толей фотографировать срезку пантов. А потом Богатырь пришёл на его рожок, и приезжая девчонка Светлана видела это.

Ах, да, Светлана... Вот тут занозинка. Вечером девчонки сидели на терраске и болтали. То и дело слышалось толино имя — Толя, Толя... Да, конечно, с Толей ни один парнишка в совхозе не сравняется. Он и в тайгу с отцом ходил, и стрелял из отцовского ружья, и верхом ездить научился: его отец — объездчик и ему иногда свою лошадь даёт. А как выступает! На каком хочешь собрании может речь произнести! И собой Толя — что говорить! — красивее всех из ребят. Не то что скуластый Серёжа со своим носом бабкой...

Ну, хорошо. Пусть так. Пусть Толя всем взял, и в жизни он будет какую-нибудь большую работу работать. Может, и орден получит. Пусть так. Но неужели Толя один все дороги займёт? Неужели если Толя такой герой, то ему, Серёже, уж и ни успехов, ни интересных дел, ни открытий каких-нибудь в жизни не достанется?..

Неправда! У Толи своя дорога, а у Серёжи своя. Может, Толя будет управлять ну... всей областью. А Серёжа будет с маралами. Он бу^ет приручать их, одомашнивать. Он будет изучать панты и всё, что из них делают. И он, может быть, потом про это про всё напишет книгу...

А может, займётся лимонником. Очень интересное растение — лимонник! Идёт охотник по лесу, или зоолог, или ещё какой человек, устанет, выбьется из сил. Тогда он садится, разводит костёр и кипятит чай из лимонника. Выпьет кружку — и снова он бодрый и снова может идти, двигаться, делать своё дело. Вот что такое лимонник. Химики уже занимаются им. Может, и Серёжа возьмётся за это и какое-нибудь открытие сделает.

А то ещё жень-шень... Везде на научных станциях уже сажают плантации жень-шеня. Говорят, похуже дикого получается. А может, Серёжа начнёт изучать, как и где растёт дикий жень-шень, и создаст саженому точно такие же условия, и у него жень-шень вырастет таким же драгоценным, как те редкостные корни, которые люди находят в тайге.

Да мало ли дел найдётся у них здесь, в Приморье!

А Светлана пусть глядит на одного Толю Серебрякова. И все пусть глядят только на него одного и только про него говорят. Серёже этого ничего не нужно...

Так успокоил себя Серёжа и уснул. А занозинка в сердце осталась. Ну и пусть осталась. Пусть сидит там, о ней знает только Серёжа. И не узнает больше никто и никогда.

Ветер гулял по совхозной улице. Домики словно прижались к земле, испугавшись бури, и закрыли глаза. Ни одно окно не светилось, только лампочки на столбах жмурились и мерцали, словно пытались разглядеть что-нибудь сквозь дождь.

Лишь в одном домике, возле кладовых, горел огонь. У кладовщика Телёнкина сидели гости, Гости эти были случайные. Шли по своим делам биологи с научно-исследовательской станции. Недалеко от совхоза их застала гроза, и они остались переночевать.

Это были знакомые люди. Один — молодой практикант Саша Боровиков. Другой — научный сотрудник станции шутник и балагур Борис Данилыч Шляпников. Они сидели с гостеприимным антоновым отцом за накрытым столом и без конца вспоминали и рассказывали разные истории и необыкно