Пионер 1956-07, страница 43

его обаяние: в необыкновенной ли миролюбивости и доброте характера, в доброжелательности ли и мягкости и, я бы сказал, в изяществе манер или же в его сообразительности?

Я отношусь к барригудо по-иному, чем к остальным животным. Но в нашей дружбе нет сентиментальности. Я не люблю слишком откровенно проявлять свои чувства (может быть, поэтому я произвожу впечатление сухого человека), барригудо тоже не любит этого.

Он привязался не только ко мне, но и ко всем окружающим: к моему хозяину Барановскому, к Педро и Валентину. Только Джулио он немного сторонится. Когда я узнал, как проницателен барригудо, я готов был поклясться, что смышлёный зверь почувствовал, зачем Джулио ощупывал его, когда мы возвращались от Клавдио, и, видимо, не может ему этого простить.

Через три дня после приезда в Кумарию я снимаю с барригудо верёвку и отпускаю его на волю. Барригудо не убегает. Целыми днями обезьяна возится перед моей хижиной, сердечно встречая каждого человека, а вечером приходит в мою комнату. Охотно, но с чувством собственного достоинства он играет с другими животными, особенно с обезьянами, и их проделки переносит с забавной снисходительностью. В противоположность этим крикливым созданиям барригудо всегда молчит.

Глядя на его плотную, приземистую фигуру и медлительные движения, я думал, что он неловок и неповоротлив. Оказывается, ничего подобного. Когда барригудо хочет, он совершает невероятные прыжки и так ловко взбирается на самые высокие ветки, помогая себе длинным, гибким хвостом, что ему могла бы позавидовать любая длинноногая обезьяна. Он любит, прицепившись за ветку хвостом, раскачиваться вниз головой, с наслаждением уплетая сласти. _f

Когда я стал готовиться к отъезду из Кумарии, нашу дружбу омрачила первая забота.

— Вы хотите взять его в Польшу? — спросил меня Барановский,

— Конечно!

— Говорят, эти обезьяны издыхают на море.

Перуанцы тоже убеждают меня, что барригудо редко доплывают живыми до города Пара, погибая где-нибудь около Манаоса.

Но я всё же решил рискнуть.

У меня живёт несколько десятков зверей. У них прекрасное здоровье, и я, охваченный нелепым самомнением, хочу перевезти не только барригудо, но и весь зверинец в Польшу. «Пусть живут,— говорю я себе,— в наших з'оологических садах здешние попугаи туканы, цапли, змеи, огромные, с большую тарелку, лягушки, обезьяны, муравьеды, молодой тапир и масса других интересных существ!»

В один прекрасный день, старательно запаковав коллекции, я переселил своих животных в несколько десятков клеток, погрузил всё моё имущество на пароход и поплыл вниз по реке. Хотя на маленьком пароходике очень тесно, но первый этап нашего пути до Икитоса прошёл благополучно, без потерь.

От Икитоса до города Пара, в устье Амазонки, мы едем на большом пароходе, и я не держу зверей в клетках, а привязываю их на палубе. Но, несмотря на это, многие начинают болеть, а вместе с ними страдают и мои нервы. Я всё яснее начинаю понимать всю нелепость и безнадёжность моего предприятия и всё больше чувствую свою вину. Какое я имел право так несправедливо поступить с бедными созданиями: увезти их из родных лесов?! Ведь я обрёк их на верную гибель! И действительно, уже около Табатинги, на бразильско-перуанской границе, смерть уносит первые жертвы.

Звери живут в тихом углу на нижней палубе. Пассажиры и матросы, движимые доброжелательным любопытством, часто заглядывают к ним.

Однажды утром, когда я, как всегда, спустился к моим зверям, чтобы накормить их, я увидел, что нет молодого тапира. Наверно, он отвязался ночью. Но тщетно я ищу зверя на палубе. Неужели он упал в воду с палубы, не защищённой барьером, и погиб? Барригудо, видя, как я рассматриваю верёвку, которой был привязан тапир, подходит ко мне и, схватив за руку, сильно и энергично трясет её. Он никогда прежде этого не делал. Его глаза, обычно такие спокойные, возбуждённо блестят и смотрят на меня выразительно, как бы желая что-то сказать. Я отвязываю обезьяну от столба. Барригудо как будто только этого и ждал. Он ведёт меня к сложенным на палубе ящикам и останавливается с напряжённым, испуганным выражением лица и оскаленными зубами. Я с ужасом замечаю за ящиком кусок шкуры, снятой с моего тапира. Теперь я догадываюсь, что произошло. Кто-то ночью украл зверя, чтобы убить его и съесть. Индейцы любят мясо тапиров так же, как и мясо барригудо.

С этого утра я весь день сижу у зверей, а на ночь забираю барригудо в свою каюту. Я очень недоволен собой и всё больше ненавижу клетки и верёвки. Мне всё труднее держать себя в руках.

Счастье ещё, что барригудо сверх ожиданий прекрасно переносит путешествие по реке. Это здоровый, выносливый зверь.

Глаза барригудо хочет мне

блестят, будто он что-то сказать.

41