Пионер 1958-06, страница 15

бы этой бородой только сейчас подметали двор. А лысина блестит, как начищенный мелом медный поднос. По ее сверкающей желтизне рассыпаны крупные родимые пятна и, как реки на географической карте, развет--ленно вьются синевато-серые вены. Сейчас, от усилия при работе, эти вены взбухли и ■ собенно четко пульсируют. Очень интересная голова у истопника Антона!

— Ну! — командует шепотом Люда, подталкивая Аню локтем.

Аня достает из кармана пакетик, перевязанный розовой тесемкой, какими в кондитерских перевязывают коробки с конфетами.

— Пожалуйста,—бормочет Аня, вся красная от волнения, и протягивает Антону пакетик.— Возьмите...

Антон сердито поворачивает к ней лицо, раскрасневшееся от печки, с гневно сведенными лохматыми седыми бровями.

— Ну, куды? — рычит он.—• Куды «возьмите»? Торопыга! Вот затоплю, на ноги ■встану, тогды и возьму...

Так оно и происходит. Антон кончает свое дело, с усилием встает с колен. Аня протягивает ему свой пакетик с нарядной тесемочкой. Не говоря ни слова, даже не взглянув на девочек, Антон берет пакетик рукой, черной от топки, сует его за пазуху и уходит.

Люда и Аня смотрят ему вслед и посылают воздушные поцелуи его удаляющейся спине. • г :

— Дуся!— говорит Аня с чувством.

— Да! Ужасный дуся!—вторит Люда.

Я смотрю на них во все глаза... О ком они

говорят? Кто дуся?

Тут обе девочки, Люда и Аня, начинают шептаться. Поскольку они при этом то и дело взглядывают на меня, я понимаю, что речь у них идет обо мне.

— Послушай,— подходит ко мне Люда,— ты Шура, да? Я знаю, мне о тебе Нинка Попова говорила.

— У нас к тебе просьба! — перебивает ее Аня.— Понимаешь, мы пансионерки, мы живем здесь, в институте, всегда. И у нас очень мало окурков!

— Ужасно мало! — поясняет Люда.— Да и откуда здесь быть окуркам? Учителей, таких, чтобы они были мужчины, курили папиросы, ведь немного. В классах они не курят, в коридоре тоже, только в учительской, а в учительскую нам ходить запрещено. Вот ты живешь дома,— собирай для нас окурки, а?

— Какие окурки? — спрашиваю я, совершенно обалделая...

— Ну, обыкновенные. Окурки. Окурки папирос. Понимаешь?

Я еще больше удивляюсь.

— Вы курите? — спрашиваю.

Обе девочки хохочут. Я, видно, сморозила глупость.

— Нет, мы с Людой не курим,— снисходительно улыбается Аня.— Мы для Антона окурки собираем.

— Потому, что мы его обожаем! — торжественно заявляет Люда.— Он дуся, дивный, правда?

Я молчу. Антон не кажется мне ни дусей, ни дивным.

Просто довольно нечистоплотного вида старик со смешной лысиной.

— И еще мы хотели просить тебя,— вспоминает Аня.— Кто живет дома, у того всегда много цветных тесемок от конфетных коробок. А у нас здесь, в институте, откуда возьмешь тесемки? Мы сегодня перевязали окурки для Антона: видела, какой красивенький пакетик получился? И, представь, последняя ленточка! Больше у нас ни одной нет!

— Приноси нам, Шура, окурки и конфетные тесемочки!

— И смотри, никому ни слова! То есть девочкам — ничего, можно. А «синявкам» — ни-ни!

Я не успеваю ответить, потому что в класс вливается большая группа девочек. Среди них Меля, Лида и другие мои подружки. Обе мои новые знакомки, Люда и Аня из первого отделения, говорят мне с многозначительным подчеркиванием:

— Так мы будем ждать. Да? Принесешь?

И убегают.

— Это что же ты им принести должна? — строго допытывается у меня Меля.

— Да так... Глупости...— мямлю я.

— Ох, знаю! — И Меля всплескивает руками.— Они ведь Антона, истопника, обожают! Наверное, пристали к тебе, чтобы ты им из дома окурки носила?.. А, кстати,— вдруг соображает Меля,— кого вы, пичюжки, обожать будете?

— Я никого! — спокойно отзывается Лида.—Моя мама училась в Петербурге, в Смольном институте, она мне про это обожание рассказывала... Глупости все!

Ну, хорошо, Лида знает про это от своей мамы и знает, что это глупости. Но мы, Варя Забелина, Маня Фейгель, Катя Кандау-рова и я, наши мамы не учились в Смольном, и мы не знаем, что это за обожание и почему это глупость. И мы смотрим на

13