Пионер 1959-08, страница 69

Курт Мейер уже давно не имел донесений от Юренева и словно забыл о его существовании. Но в этом был тайный замысел. Хитрая тактика: он давал возможность агенту расположить к себе окружающих. Если бы Юренев стал действовать сразу, его быстро разоблачили бы. Мейер вел свою игру осторожно, а Юренев, разделявший все тяготы с заключенными, все больше ожесточался. Нет, не о такой жизни он мечтал. К нему относятся, как к последней собаке, его сделали мелким шпиком, и будущее «не сулит ему ^ничего радостного...

«Хорошо еще, что никто не знает и никогда не узнает о моем прошлом! Для всех, кто сейчас меня окружает, я останусь честным человеком...»— так думал Юренев в минуты отчаяния, которое все чаще и чаще им овладевало.

Но вслед за этим он начинал обвинять себя в слабости. Нет, он не должен, не имеет права изменять своей цели! Нужно вырваться отсюда любой ценой. В конце-то концов, кто эти люди, ради которых он обречен на жалкое существование? Бездарности, землекопы! Вот в такие-то моменты он замыкался в себе, озлобленный, внутренне ощерившийся, готовый на все.

Дни тянулись, а ему не удавалось узнать ничего значительного. Тогда он решил уговорить Алексея подбить группу пленных на побег, а затем предать их. Но лагерь усиленно охранялся, и все понимали, что побег пока обречен на неудачу.

Теперь, сидя в машине, Юренев размышлял о том, будет ли он на новом месте более удачлив. Разные люди окружали его. Одни были сломлены, истощены ранами, недоеданием, тяжелыми работами; другие, 'несмотря ни на что, держались. К таким относился и Алексей Охотников. Он не жаловался, а когда бывало особенно трудно, только крепче сжимал челюсти. Юренев его ненавидел. Ему казалось, что Охотников относится к нему с подозрением. Он старательно ловил взгляды Алексея, случайные его слова: во всем искал подтверждение этому. И, чтобы не мучиться, он твердо решил при первом же удобном случае уничтожи-ь Алексея.

Проплутав несколько часов по проселочным дорогам, машины в полдень достигли деревни, названия которой никто не знал, а спросить было не у кого: iB ней не осталось ни одного местного жителя. Но Алексей, хорошо знавший эти места, прикинул, что отсюда совсем недалеко до Нового Ос-кола.

Выйдя из машины, он быстро огляделся. Как видно, к их приезду подготовились. По тылам домов вокруг всей деревни в два ряда тянулись густые проволочные заграждения. На углах стояли вышки с часовыми. Здесь 'было не лучше, чем в городе.

Пленных развели по хатам и выдали им по куску хлеба. Это была единственная еда за сутки.

Алексей всегда старался держаться вместе с Еременко. Нельзя было оставлять его без поддержки: он погибнет.

Сам Алексей долго страдал от раны в ноге, но в конце концов его крепкая, здоровая натура победила. А вот Еременко так и не смог оправиться от контузии.

Еременко помимо своей воли располагал к себе. Точно определить, сколько ему лет, было невозможно, наверно, около пятидесяти. Невысокий, худощавый, с простым крестьянским лицом, он говорил неторопливо, и в его светлых, выцветших глазах всегда жило спокойствие.

С первых же дней Еременко невзлюбил «актера», как он называл Юренева. А почему, он и сам не

мог объяснить. Может быть, потому, что Юренев держался с ним сухо- и даже высокомерно. Так получилось, что два человека, с которыми Алексей был дружен, относились друг к другу с недоверием. Но Алексей терпеливо объединял людей, и постепенно вокруг него образовалась большая группа с крепкой внутренней дисциплиной.

Когда начало смеркаться, хаты заперли. Пленные лежали на холодном полу, подстелив охапки прошлогодней соломы. Затопить печи им не разрешили.

Алексей прикрылся своей шинелька, которая уже стала совсем ветхой. Он думал о Коле. Где-то сейчас его мальчик — единственное, что у него осталось в жизни?.. Какой страшной была их последняя встреча! Как исковеркана, наверное, его душа! Ах, Катя, Катя! Зачем ты осталась в городе?! Ты погибла одной из первых и так мало успела сделать!..

Была уже глухая ночь, когда кто-то осторожно дотронулся до плеча Алексея.

— Кто это?.. Что тебе?..—открыв глаза, тревожно спросил он.

— Тише, — услышал он шепот, — это я...

Алексей узнал голос Юренева.

— Ну что?

— Нам надо поговорить! О важном деле! Сейчас!..

На окно навалилась непроглядная темень. Рядом тяжело дышали и стонали смертельно уставшие люди. У порога кто-то бредил и звал неведомую

Анну...

Алексей придвинулся поближе к Юреневу, но

тот потянул его за рукав.

— Выйдем в сени...

Стараясь не наступить на лежащих, Алексей вслед за Юреневым с большим трудом добрался до порога. В сенях его охватил ночной холод, сжал плечи, забрался под гимнастерку и ледяной лапой лег на грудь.

— Сюда! — позвал Юренев из дальнего угла.— Прикрой дверь!

Алексей ощупью нашел Юренева. Под ногой скрипнула половица.

— Тише! — прошептал Юренев и прислушался.

На дороге перед домом разговаривали немецкие часовые, вдалеке завывала покинутая собака. Боец, лежавший у порога за дверью, по-прежнему звал Анну.

— У меня есть план, — быстро зашептал Юренев,— бежать отсюда! Ты слышишь? — Алексей кивнул головой, и Юренев продолжал: — Ты должен повлиять на людей... Нас используют здесь на работах. Мы обезоружим конвойных! Не в лагере, конечно, а там, в поле.

Алексей оглох от его жаркого шепота, половины слов он не разобрал. Юренев шептал сбивчиво, истерично.

— Давай думать, — спокойно сказал Алексей, когда Юренев замолк. — Это — дело серьезное.

— Долго думать нельзя! Нас могут распределить по разным группам!

— А бежать без подготовки— все равно, что пулю себе в лоб пустить. Нас всех перебьют.

— Что же делать? Ждать?

— Осмотреться по крайней мере надо.

Юренев помолчал, сжавшись в темноте.

— Зря тянешь ты, Охотников, — зло сказал он.

— Не говори глупости, Миша! — ответил Алексей. — Мне жить хочется не меньше, чем тебе. — Он в темноте нашел его руку и пожал ее. — Успокойся! Будь осторожен. Об этом пока ни с кем ни слова,..

— Ладно! — согласился Юренев.

83